Наш начальник далеко пойдет   ::   Рыбас Святослав Юрьевич

Галкин говорил:

- Теперь у вас глаза раскроются! Я своего добьюсь, пусть накажет!

- Раз не дает - значит, нельзя, - возразил Юрасов. - Потом сам жалеть будешь, что довел человека...

- Слышали, как он кричал? Юрасов побоялся сказать, и вы молчали. Галкин улыбался. Улыбка была торжественная, суровая и какая-то сумасшедшая. - Но так даже лучше...

За прогул его перевели на лесной склад; он терял половину заработка и подвергался унижению, потому что для порядочного человека работать рядом со штрафниками, которых сюда посылали за разные провинности, было нехорошо. Здесь пахло сосновым клеем, ветер надувал рубаху, солнце припекало руки и лицо; под открытым небом было вольнее, чем внизу. После перерыва штрафники ради развлечения ловили в железную сетку крысу, обливали керосином и поджигали. Она мучительно и мерзко кричала. Галкин терпел три дня, грузил в вагонетки бревна и распилы. Он просил своих случайных напарников не мучить тварей. Над ним смеялись. Тогда он взял багор и крикнул штрафникам, что будет их бить. Они снова начали смеяться:

- Из-за крысы будешь бить людей?

- Какие вы люди! - сказал Галкин.

Он не захотел больше оставаться в лесном складе, пришел к Табунщикову и объяснил, почему вернулся.

- Эх, чудак человек, - покачал головой Табунщиков. - Я создаю нормальный участок, поднимаю дисциплину, а что ты? Палки в колеса?

- Какие палки? - спросил Галкин. - Участок хороший. Просто новая метла по-новому метет. Зачем вам говорить, что до вас все тут было хорошо? Лучше сказать: было так себе. А "волкодав" сравнит.

- Ну-ну, - неопределенно произнес Табунщиков. - Любишь тень на плетень наводить.

В нарядную заглядывали крепильщики, смена уже закончилась. Одни прощались: "До свидания, Васильич!" А другие, увидев Галкина, заходили и усаживались на стулья вдоль стены.

- Хлопцы, - сказал Табунщиков. - Галкин сомневается, что мы сейчас хорошо работаем. - Он снова почувствовал неловкость. И вспомнил, что Дергаусов любит разговаривать в такой же манере.

- А знаете, товарищи, за что Юрий Васильевич меня наказал? - высоким дребезжащим голосом крикнул Галкин. - За то, что я его понял! Мало не согласиться с Дергаусовым, надо и свое предложить. А своего у него и отродясь не бывало. Какой он есть большой представительный мужчина перед вами, такой он целиком. Больше ничего в нем нету.

- Осудил начальника? - спросил у него Табунщиков. - Ладно, я тебя прощу, Галкин. Не знаю, что ты доказать хочешь...

- Да он всегда недовольный, - сказал Юрасов. - Зудит у него... Правда, отгул у него законный.

- Слыхали?! - воскликнул Галкин. - Зажимают человека за правду, теперь видите? Законный же отгул!

- Кто тебя зажимает? - Табунщиков говорил добродушно, больше не сбивался на казенный тон. - Первый день работаешь? Не знаешь, как отгул берут? Самовольничать не надо. Здесь шахта, а не колхоз. Производство повышенной опасности, черт тебя дери. Здесь крепильщик - это как Антей, который на себе это самое держит... свод!

- Общие слова, - сказал Галкин.

Крепильщики переглянулись. Табунщиков наклонил голову, потому что, наверное, хотел скрыть, как наливается краснотой его лицо. Но как это можно было скрыть? Он скрыл только выражение глаз.

- Будешь на лесном, - произнес Табунщиков.

- Хватит угрозами да угрозами, - ответил Галкин. - По-человечески хочу говорить.

- Ну что ты снова в бутылку лезешь? - с сожалением спросил Юрасов.

- Потому что не боюсь! - Галкин улыбался как сумасшедший.

- Ступай! - махнул рукой Табунщиков.

Галкин оглянулся, но встретил одни осуждающие взгляды. Он повернулся к начальнику участка. Тот постукивал по столу толстой могучей рукой, его глаза как будто подернулись тусклой пленкой.

- Товарищи! - сказал Галкин. - Ты, Коля! Ты, Жора! Ты, Петро!.. И ты, Юрасов! Скажите хоть слово! Что же вы молчите?

Шахтеры безмолвствовали.

- Как? - спросил Галкин, не веря.