Не могу-у   ::   Распутин Валентин

- Это опять наше образованное трико.Тут мы на высоте-е, тут мы сто очков кому угодно.

А тот, из-за кого разгорелся весь этот сыр-бор, уткнулся опять головой в столик и слабо, обморочно постанывал - на исходе, казалось, последнего духа.

Товарищ мой слушал-слушал, думал-думал и поднялся. Он решил внять совету верзилы.

- Работает сейчас ресторан, не знаете? - спросил он.

- Ступай, ступай, милок. Че другое, а эта завсегда в работе,- съязвила старуха с вольного воздуха.- Только свистни - все запоры падают. Коров, свиней не напоят, а для мужиков поилка денно и нощно, в любую непогодь бежит. Не сумлевайся.- Вредная, видно, была старуха, добавила: - Тебе, поди-ка, и самому невтерпеж.

Олег вернулся с бутылкой портвейна. Люди к этому времени разошлись, только верзила, чувствующий ответственность за совет, сидел вместе со мной возле несчастного.

- Может, обойдется, не надо? - спросил его Олег.

- Глядите сами,- пожал плечами верзила.- Я бы дал. Ишь, он дышит как. Нехорошо дышит. Хмель, он, конечно, потом свое стребует, но пускай маленько передохнет мужик. Сразу обрывать опасно, я знаю. Ему бы теперь потихоньку на тормозах спускать.

На этот раз долго расталкивать мужика не пришлось - наверно, он слышал наши приготов-ления. Он поднял голову и, увидев поставленный перед ним стакан с вином, долго и строго смотрел на него, словно что-то вспоминая, потом обвел нас донельзя угнетенным, измученным взглядом и, зажав в руках стакан, отвернулся к окну. Вагон потряхивало; слышно было, как стекло бьется о зубы. Он пил долго, как и все дошедшие до предела люди этого сорта, маленькими, осторожными глотками, раздирая спекшееся горло. Выпил, поставил стакан, с трудом отцепил руки и прохрипел:

- Еще.

- Погоди, не гони,- остановил его верзила.- Поглядим на тебя. Послушаем, что скажешь.

Мужик замер, прислушиваясь к себе, и что-то услышал - сморщился и взялся растирать грудь.

- Достало? - спросил верзила.

- Нет.

- Давно это... в вираж вошел?

- Не знаю. Не помню.- Он говорил с трудом, хрипло и натужно, у него и слова выходили как обугленные. Голова его норовила упасть, он рывками встряхивал ее и задирал, показывая короткую, скрученную толсто и мощно, мускулистую грязную шею.

- Сам-то откуда будешь, из каких краев?

- Из Москвы.

- Ой, трекало! Ой, трекало! - всплеснула руками вышедшая опять на разговор вольная старуха.- Ты уж ври, да не завирайся. Станут в Москве таких держать!

- А кто его там держит? - отозвался из соседнего закутка чей-то голос.- Мы с вами не в метро по белокаменной едем.

- Всю биографию рисовать? - спросил мужик - в нем, похоже, начал продираться свой голос - и покосился на бутылку в руках у Олега.

- Налей,- позволил верзила.- Сердится - в пользу, стало быть, пошло. Только не полный, хватит ему половины.

Олег налил полстакана. Мужик выпил на этот раз попроворней, в глазах у него появился острый блеск. Чтобы не оставлять ему надежду, мы разлили остатки портвейна в три принесенные ребятишками посудины и тоже выпили. За здоровье москвича. Он посмотрел на нас проснувшими-ся крохами вялого любопытства, но все в нем еще было тяжелым, малоподвижным и закаменев-шим, и он никак не отозвался на наш тост.

- Как звать-то тебя? - продолжал допытываться верзила.

- Герольд.

- Как?

- Герольд.- Мужик закашлялся над собственным именем.

- Не русский, что ли?

- Русский.

- А пошто так зовут?

- Откуда я знаю? Отец с матерью назвали.

- Кажется, это скандинавское имя,- предположил мой товарищ.

Верзила подумал:

- Ты, мужик, с таким имечком, однако, не за свое ремесло принялся. Тебе соответствовать надо. А вправду русский?

- А что ты - по роже не видишь?

- Господи! - тяжело вздохнула старуха.