Некрещеный поп   ::   Лесков Николай Семенович

VI

Ведьмовство ее знали и стар и мал, - потому что случай, обнаруживший это, был самый гласный и скандальный. Керасивна еще в дивчинах была бесстрашная самовольница - жила в городах и имела какую-то мудреного вида скляницу с рогатым чертом, которую ей подарил рогачевский дворянин с Покоти, отливавший такие чертовщины в соседней гуте. И Керасивна пила себе к а здоровье из этой скляницы и была здорова. И, наконец, мало всего этого - она показала самую невозможную отвагу, добровольно согласись выйти замуж за Керасенка. Этого никто не мог сделать кроме женщины, которая ничего не боится, потому что Керасенко заведомо уже уморил своею ревностью двух жен, и когда нигде в окрестности не мог найти себе третьей, то тогда эта окаянная Христя сама ему набилась и вышла за него, только такое условие сделала, что он ей всегда будет верить. Керасенко на это согласился, а сам думал:

"Дура баба: так я тебе и стану верить! - дай женюсь, - я тебя и на шаг от себя не отпущу".

Всякая бы на месте Христи это предвидела, но эта шустрая дивчина словно оглупела: и не только ничего не побоялась и вышла за ревнивого вдовца, да еще взяла и совсем его переделала, так что он вовсе перестал ее ревновать и дал ей жить на всей ее вольной воле. Вот это-то и было устроено самым коварным ведьмовством и при несомненном участии черта, которого соседка Керасивны, Пиднебесная, сама видела в образе человеческом.

Это было вскоре же после того, как Керасенко женился на бойкой Христе, и хоть тому теперь прошел уже добрый десяток лет, однако бедный казак, конечно, и о сю пору хорошо помнил этот чертовский случай. Было это зимою, под вечер, на праздниках, когда никакому казаку, хоть бы и самому ревнивому, невмочь усидеть дома. А Керасенко и сам "нудил свитом" и жену никуда не пускал, и произошла у них из-за этого баталия, при которой Керасивна сказала мужу:

- Ну, як ты выйшов на своем слове невирный, то я же тебе зроблю лихо.

- Як лихо! як ты мени лихо зробишь? - заговорил Керасенко.

- А зроблю, да и усе тут буде.

- А як я тебе з очей не выпущу?

- А я на тебе мару напущу.

- Як мару? - хиба ты видьма?

- А от побачишь, чи я видьма, чи я ни видьма.

- Добре.

- От побачишь: дивись на мене, держись за мене, а я свое зроблю.

И еще срок назначила:

- Три дня, - говорит, - не пройдет, как сделаю.

Казак сидит день, сидит два, просидел и третий до самого до вечера и думает: "Срок кончился, а щоб мене сто чортиев сразу взяли, як дома скучно... а Пиднебеснихин шинок як раз против моей хаты, из окон в окна: мини звидтиль все видно будет, як кто-нибудь пойдет ко мне в хату. А я тем часом там выпью две-три або четыре чвертки... послухаю, що люди гомонят що в городу чуть... и потанцюю - позабавлюся".

И он пошел - пошел и сел, как думал, у окна, так что ему видно всю свою хату, видно, как огонь горит; видно, как жинка там и сям мотается. Чудесно? И Керасенко сел себе да попивает, а сам все на свою хату посматривает; но откуда ни возьмись сама вдова Пиднебесная заметила эту его проделку, да и ну над ним подтрунивать: эх, мол, такой-сякой ты глупый казак, - чего ты смотришь, - в жизнь того не усмотришь.

- Ну, добре - ще побачим!

- Ничото и бачить, - де за нами, жинками, больше смотрят, там нам, жинкам, сам бис помогае.

- Говори-ка, говори себе, - отвечал казак, - а як я сам на жинку дивитимусь, то коло ии и черт ничего не зробыть.

Тут все и закивали головами.

- Ах, нехорошо так, Керасенко, ах, нехорошо! - или ты некрещеный человек, или ты до того осатанел, что и в самого беса не веруешь.

И все этим так возмутились, что даже кто-то из толпы крикнул:

- Да що еще на него смотреть: дать ему такого прочухана, щоб вин тричи перевернувся и на добру виру став.