Неотвожа   ::   Эппель Асар

В зимние сумерки впереди напрасно желтели фары - дорога и так белела, а встречные машины тут не попадались.

Днем лобастый этот с продолговатой лысиной шарабан давал разглядеть сквозь небольшие стекла бесчисленных пассажиров, а по вечерам никого видать не было, зато внутри как бы краснелась лампадка. Сидячих мест было не счесть, а стоячих и висячих уже не определишь, да и тогда было затруднительно. Попробуй сосчитай, если висишь, а сума твоя волочится по земле. Сорваться не страшно - не упадешь. Встанешь просто на ноги и поплетешься, как рядом с телегой, но хватательное место потеряешь: не дадут больше прицепиться остальные свисающие...

Оба этих пассажира по незнанию сели в автобус №37 еще на асфальтовой улице. Лицом  о б о е  были равнодушны, через руку каждого свисал перекинутый макинтош, и одеты тот и другой казались не без тщательности, однако чтобы не бросаться в глаза тем, кто недолюбливал тогда никакого щегольства. Ботинки, верней полботинки их, были рантовые с дырочками. Брюки бостоновые, пиджаки, конечно, однобортные. На одном коричневел самовяз, у другого - воротник рубашки, выложенный на пиджак, в разведенном уголке показывал нижнее белье с бязевой на ниточке пуговкой.

Один был стрижен под польку, другой - под Кольку.

Того, кто при самовязе и под польку, звали Минин и Пожарский, остального - Пупок.

Севши в наш автобус, оба, конечно, лопухнулись, но сперва до этого не доперли.

Во-первых, для дела он был плохо полон, то есть народу, конечно, было жуть, но все ж таки не очень. Во-вторых, хотелось занять возле кого-нибудь пустое место для сидячей работы, а места, ясное дело, не было. В третьих, когда кондукторша спросила, докуда отрывать билеты, Минин и Пожарский сказал - до Ростокина, хорошо зная, что автобус не туда. Пупок, который не обнаруживал никакого отношения к Минину и Пожарскому, заявил: а мне до этой, как ее, забыл, остановки... Столб там еще... а на нем ворона...

- Это до почты! - сказала не повернувшись, но отчетливо, толстая женщина с переднего места.

- Вот! - согласился Пупок. - Надо же из головы вы-скочило!

- А вы или выходите, или докудова-нибудь берите! - базарила с Мининым и Пожарским, зачем-то втискиваясь в щель между своим местом и спинкой сиденья впереди, кондукторша.

- Я тогда сойду щас! - сказал человек в самовязе. - Но вот прошу за билет мой. Оплочиваю за остановку. Передайте, будьте так любезны! Бес здачи! - Он вежливо достал монетку и вознамерился двинуться к передней двери, но тут всех накренило, так что Минин и Пожарский налег на какого-то мужичонку, свалив того на сидевшую подсказчицу насчет почты. Поваленный устроил голову на ее кофте, а Минин и Пожарский неслышно ощупал его брюки. Мужичонка, пока автобус, скребя по снегу, куда-то сворачивал, лежал щекой на грудях женщины, а та разглядывала побритое его лицо и гостя не сгоняла, хотя на коленях держала сжатые кулаки. Он же, слабо дыша вином, глядел ей в глаза и, когда пришло время что-то сказать, сказал: "Ты, Дора, извиняй! Видишь, как подрессорило! За поворотом обратно отфугасит!"

Пассажиры, конечно, тоже полегли кто как, а находившийся возле кондукторшина места Пупок на это место плюхнулся, но, едва автобус выровняло, встал на ноги и несколько отступил, на свободное это сиденье не соблазняясь. Между прочим, на него не претендовал никто, хотя кондукторша обреталась в щели, куда почему-то целиком забилась.

- Да позвольте же к выходу, пассажиры! Я же не туда сел! - разорялся впереди тоже уже вертикальный Минин и Пожарский, а Пупок, воскликнув: "Ну прут!", нажал на попрямевших после поворота соседей, и те даванули вперед, где придурялся Минин и Пожарский.