Непротивление   ::   Бондарев Юрий Васильевич

После выпитых двух кружек пива Александру стало вдруг странно весело оттого, что он, никогда не пивший за чужой счет, сидел в этой незнакомой компании, неприятной ему чем-то, в то же время притягивающей той знакомой ему нестеснительной манерой общения, к которой привык за три года в разведке, на одну треть состоящей из бывших уголовников, ребят во всех смыслах тертых. Александр, докуривая сигарету, сказал между прочим:

– Почему-то наш стол обращает на себя внимание.

– А ты чего и кого боишься? – усмехаясь, спросил Кирюшкин.

– Оч-чень. Поджилки дрожат. Неужто ты думаешь, что кого-нибудь и из вас я боюсь? – с горячей вспыльчивостью поднял голову Александр. – Финочки и прочие ерундовины для меня не ново.

– Ладно. Пошутил. Забыто. – Кирюшкин безмятежно выбросил на стол из кармана брюк смятую пачку тридцаток, затем, не оборачиваясь, швырнул деньги через плечо на соседний столик, сказал:

– Алкашам на пропой. Но тосты… тосты должны греметь! Иначе – пьянство. Тосты прошу произносить за здравие полкового разведчика Александра! Все! С вопросами обращайтесь к Эльдару, знаменитому монаху. – Он указал на длинноволосого. – Ко мне кто полезет с просьбами, получит по шарам, – добавил он и отодвинул недопитый стакан, мельком оглядел стол. – Ну? Будем еще? Или?..

– Почему они должны пить за мое здоровье? – пожал плечами Александр. – К чему это?

– Не твое дело, Саша. Будут пить и все. Приказ был. А тебе что – не нравится?

– Нет!

– Задираешься со мной, что ли? Напрасно.

– На кой черт алкаши будут пить за мое здоровье? Что за хреновина? Откуда они меня знают?

Кирюшкин вщелкнул финочку в какой-то тайный футлярчик на боку под пиджаком, обернулся с наклоном кудрявой головы к соседнему столу, где сизые лица шуршали тридцатками:

– Первый тост отменяется. Пейте за мое здоровье и всех голубятников Замоскворечья! Пора заканчивать! – обратился он к своему столу и сделал закругляющий жест. – А то вижу, мы намозолили некоторым глазки, хоть и начхать в три ноздри! Во-он, Сашок, глянь-ка в угол. Топтуна видел когда-нибудь?

Кирюшкин придвинулся, показал пальцем на угловой столик, там гладко выбритый бледный человек разговаривал с пьяной проституткой. Она слушала его и сипловато смеялась, навалясь пухлой грудью на стол. И глубоко, по-мужски затягивалась сигаретой, вздымала накрашенные брови, выталкивая дым через ноздри. Бледный человек обегал рассеянными глазами нетрезвое скопище людей – гимнастерок, пиджаков, кепок, пилоток, шевелящихся в сгущенном махорочном дыму, в гуле хмельных голосов, скользил по свекольным лицам возбужденных «пивняков», по известковым лицам мрачно-молчаливых алкоголиков и в этом скользящем, как бы случайном внимании на секунду натыкался на стол, где гуляли голубятники.

– Видал наблюдателя? – сказал Кирюшкин. – Разведчики и в тылу обитают. Сидит, курица подлая, и все засекает: кто, что и как. Я его раз семь здесь вижу. Неделю назад встретил его рано утром в дверях, говорю: «Надоел ведь, парень, как жених на свадьбе. Утром-то ради чего приперся? Никого ведь нет». А он: «Как вы смеете? Кто вам дал право оскорблять? Хулиган!» Я тихонько пообещал побить ему морду без свидетелей и вежливо послал его на ухо, и с тех пор он в мою сторону почти не смотрит. Опасается все-таки, сволочь. Хочешь, проверим?

И он самодовольно сузил задымленные дерзостью зеленые глаза.

– Слушай, – сказал Александр, подмываемый неожиданной волной сопротивления. – А ты малость рисуешься передо мной? Зачем? Я тебе не красна девица…

– Замолкни! И со мной не задирайся! Знай, сесть я не боюсь. Сибирь – тоже русская земля. Не пропаду. – Тонкие губы Кирюшкина сдавились в прямую полоску и, помолчав, он повторил: – Не пропаду. Нигде.