Незабываемый день в жизни Бальтасара   ::   Маркес Габриэль Гарсиа

---------------------------------------------

Габриэль Гарсиа Маркес

Незабываемый день в жизни Бальтасара

Клетка была готова, и Бальтасар, как он обычно делал с клетками, повесил ее под навес крыши. И он еще не кончил завтракать, а уже все вокруг говорили, что это самая красивая клетка на свете. Столько народу торопилось ее увидеть, что перед домом собралась толпа, и Бальтасару пришлось снять клетку и унести назад в мастерскую.

— Побрейся, — сказала Урсула, — а то ты похож на капуцина.

— Бриться сразу после завтрака плохо, — возразил ей Бальтасар.

У него была двухнедельная борода, короткие волосы, жесткие и торчащие как грива у мула, и лицо испуганного ребенка Однако выражение этого лица было обманчиво. В феврале Бальтасару исполнилось тридцать, в незаконном и бездетном сожительстве с Урсулой он пребывал уже четыре года, и жизнь давала ему много оснований быть осмотрительным, но ни одного — чтобы чувствовать себя испуганным. Ему не приходило в голову, что клетка, которую он только что закончил, может показаться кому-то самой красивой на свете. Для него, делавшего клетки с самого детства, эта последняя работа была лишь чуть трудней первых.

— Тогда отдохни, — сказала женщина — С такой бородой нельзя выйти на люди.

Он послушно лег в гамак, но ему то и дело приходилось вставать и показывать клетку соседям. Урсула сначала не обращала на нее никакого внимания. Она была недовольна, что он совсем перестал столярничать и две недели занимался одной только клеткой, плохо спал, вздрагивал, разговаривал во сне и ни разу не вспоминал о том, что надо побриться. Но когда она увидела клетку, ее недовольство прошло. Пока Бальтасар спал, Урсула выгладила ему рубашку и брюки, повесила их на стул рядом с гамаком и перенесла клетку на стол, в комнату. Там она молча стала ее разглядывать.

— Сколько ты за нее получишь? — спросила она, когда он проснулся после сиесты.

— Не знаю, — сказал Бальтасар. — Попрошу тридцать песо — может, дадут двадцать.

— Проси пятьдесят, — сказала Урсула. — Ты недосыпал две недели. И потом она большая. Знаешь, это самая большая клетка, какую я только видела.

Бальтасар начал бриться.

— Думаешь, дадут пятьдесят?

— Для дона Хосе Монтьеля такие деньги пустяк, а клетка стоит больше, — сказала Урсула. — Тебе бы надо шестьдесят просить.

Дом плавал в удушающе-знойной полутени, и от стрекота цикад жара казалась еще невыносимей. Покончив с одеванием, Бальтасар, чтобы хоть немного проветрить, распахнул дверь в патио, и тогда в комнату вошли ребятишки.

Новость уже распространилась. Доктор Октавио Хиральдо, довольный жизнью, но измученный своей профессией, думал, завтракая в обществе хронически больной жены, о новой клетке Бальтасара. На внутренней террасе, куда они выносили стол в жаркие дни, стояло множество горшков с цветами и две клетки с канарейками. Жена доктора любила своих птиц, любила так сильно, что кошки, существа, способные их съесть, вызывали у нее жгучую ненависть. Доктор Хиральдо думал о жене, когда во второй половине дня, возвращаясь от больного, зашел к Бальтасару посмотреть, что у него за клетка.

В доме у Бальтасара было полно народу. На столе красовался огромный проволочный купол, в нем было три этажа. С словно игрушечными переходами, с отделениями для еды и для сна и с трапециями в специально отведенном для отдыха птиц месте, ее клетка казалась макетом гигантской фабрики по производству льда. Не прикасаясь к клетке, врач внимательно ее оглядел и подумал, что на самом деле она превосходит даже то, что он о ней слышал, и несравненно прекраснее всего, о чем он мечтал для своей жены.

— Настоящий подвиг фантазии, — сказал он.