Норма   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

Так что не расстраивайся шибко на мой счет. Береги нервные клетки.

Засмеялись. Свеклушин шлепнул Трофименко по коленке:

— Вот что, деятель. Давай мотай на вокзал, забирай свой угол и дуй к нам. Живо. А я щас Верке звякну, чтоб сварганила что-нибудь. Она поди дома уже. Давай, быстро.

Он встал, но вдруг вспомнил:

—Только вот погоди-ка. Норму сжую щас, чтоб домой не тащить. Хорошо, что вспомнил.

Он сел, раскрыл портфель. Трофименко курил, стряхивая пепел на асфальт.

— Где она… ага вот.

Свеклушин вытащил упакованную в целлофан норму.

— Ух ты, — Трофименко потянулся к аккуратному пакетику. — Смотри, какие у вас… А у нас просто в бумажных упаковках таких. И бумага грубая. И надпись такая оттиснутая плохо, криво. Синяя такая. А у вас смотри-ка, во как аккуратненько. Шрифт такой красивый…

— Столица, чего ж ты хочешь, — Свеклушин разорвал пакет, вытряхнул норму на ладонь, отщипнул кусок и сунул в рот. Трофименко потрогал норму:

— И свежая… во, мягкая какая. А у нас засохшая. Крошится вся… организаторы, бля. Не могут организовать…

— А вы написали бы куда надо, — Свеклушин жевал, периодически отщипывая.

— Написали, бля! — Трофименко швырнул папиросу, придавил ногой. — Не смеши, Саша.

— Не помогает?

— Да конечно. Всем до лампочки. А потом, говорят, почему периферия тянет слабо! Смешно. Сказка про белого бычка. Везут, везут опять пакеты эти. А там шуршит засохшая, лежалая. Норму уж могли бы наладить. Странно это все…

— Дааа… много у нас еще этой несуразицы, — Свеклушин сунул в рот последний кусочек, скомкал хрустящий пакетик, хотел было швырнуть в урну, но Трофименко остановил.

— Дай мне, не выкидывай. Жене покажу.

Он разгладил пакетик, спрятал в карман.

Встали.

Трофименко поправил фуражку, Свеклушин — шарф. Секунду разглядывали одежду друг друга. Трофименко шмыгнул носом:

— Саш… а вот если такую куртку достать? Трудно?

— Да не то чтоб очень… но это чешская. Тоже дефицит.

— Ну я переплачу там сколько надо, деньги есть, а? Как?

— Да можно попробовать. У Верки продавщиц много знакомых, — Свеклушин переложил портфель в левую руку, вздохнул. — Попробуем. А щас ты, Серег, дуй на вокзал. Забирай вещи. Адрес помнишь?

— Ну еще бы…

— Ну и чудесно. Беги. Чтоб через полчаса — у нас. Усек?

— Усек, — Трофименко улыбнулся.

— Давай. Ждем. — Свеклушин кивнул, повернулся и бодро зашагал прочь. Трофименко улыбался и смотрел ему вслед.

Радушкевич убавил огонь, шоколадная пена какао стала подниматься медленней.

Как только она доползла до края кастрюльки, он выключил газ и стал помешивать какао ложечкой.

— Пап, смотри, цирк передают! — закричала из комнаты Света. Не отвечая, Радушкевич снял кастрюльку с плиты, налил какао в чашку, сел.

— Акробаты, пап!

Он распечатал норму, вывалил в глазурованную чашку, достал из холодильника банку баклажанной икры, открыл, ложкой стал класть на подсохший брикетик нормы.

— Перелетают, пап!

Радушкевич ложкой перемешал норму с икрой, нарезал хлеба.

— Во, пап! Одновременно трое!

Он стал намазывать получившуюся массу на хлеб.

— Кувырки прямо в воздухе!

Всей массы хватило на семь бутербродов. Радушкевич помешал какао, отхлебнул, взял первый бутерброд, откусил.

— А тетя через ноги вылезла, пап!

— Да бог с ней… — еле слышно пробормотал Радушкевич, прихлебывая какао.

Стуча когтями по полу, подошел Генри, ткнулся черной мордой в колени.

Радушкевич дал ему кусок сахара.

Генри звучно разгрыз его, роняя крошки на пол, подобрал их, и, облизываясь, посмотрел на хозяина.

— О, верстка пришла, — Тумаков посмотрел через Олино плечо, отхлебнул из стакана. — Чего ж ты молчишь, нимфа?

— А ты что, торопишься? — не глядя на него, Оля сортировала полосы верстки.

— Предположим.