Новая Магдалина   ::   Коллинз Уильям Уилки

Слабая вспышка света от погасающей свечи озарила Мерси, согнувшуюся на сундуке, опиравшуюся локтями о колени, закрывшую лицо руками. Через минуту комната погрузилась в темноту. Когда темнота окутала обеих женщин, сиделка начала говорить.



Глава II

СОВРЕМЕННАЯ МАГДАЛИНА



— Когда ваша мать была жива, ходили ли вы с нею ночью по улицам большого города?

С такого странного вопроса Мерси Мерик начала откровенную беседу, к которой Грэс Розбери насильно принудила ее. Грэс ответила просто:

— Я вас не понимаю.

— Я задам этот вопрос по другому, — сказала сиделка.

Прежняя жестокость и суровость в ее голосе сменилась на, видимо, присущую ему кротость и грусть, когда она произносила эти слова.

— Вы читаете газеты, как все другие люди, — продолжала она, — читали вы когда-нибудь о ваших несчастных ближних (умирающих от голода отверженниц общества), которых нужда довела до греха.

Недоумевая и удивляясь, Грэс отвечала, что она часто читала о таких вещах в газетах и книгах.

— Слышали вы о приютах, учрежденных для этих умирающих с голода грешниц?

Удивление Грэс прошло, и смутное подозрение чего-то тягостного заняло его место.

— Какие непонятные вопросы! — сказала она с тревогой. — Что вы хотите сказать?

— Отвечайте мне, — настаивала сиделка. — Слышали вы о приютах, слышали вы о женщинах?

— Да.

— Отодвиньте ваш стул немного подальше от меня.

Она помолчала. Голос ее снова стал тверже, низкие тона зазвучали в нем.

— Я принадлежала когда-то к этим женщинам, — сказала Мэрси Мэрик спокойно.

Грэс вскочила со слабым криком. Она стояла как окаменелая — неспособная произнести слово.

— Я была в приюте, — продолжал снова нежный, грустный голос другой женщины. — Я была в тюрьме. Вы все еще хотите быть моим другом? Вы вес еще настаиваете, чтобы сидеть возле меня и держать меня за руку?

Она ждала ответа, ответа не было.

— Видите, что вы ошибались, — продолжала она кротко, — когда называли меня жестокой, а я была права, когда говорила вам, что я добра.

При этих словах Грэс успокоилась и заговорила.

— Я не желаю вас оскорблять, — сказала она смущенно.

Мерси Мерик остановила ее.

— Вы не оскорбляете меня, — сказала она без малейшего неудовольствия в голосе. — Я привыкла стоять у позорного столба моей прошлой жизни. Я иногда спрашиваю себя, моя ли это вина. Я иногда задаю себе вопросы, не имело ли общество обязанностей ко мне, когда я ребенком продавала спички на улице, когда я девушкой трудилась, лишаясь чувств за шитьем от голода.

Голос ее стал слабеть, когда Мэрси произнесла эти слова, но она подождала минуту и взяла себя в руки.

— Слишком поздно распространяться теперь об этих вещах, — сказала она с безропотной покорностью, — общество может по подписке способствовать моему исправлению, но общество не может взять меня назад. Вы видите меня здесь на доверенном месте — терпеливо, смиренно старающуюся принести пользу, какую только могу. Но это не значит ничего! Здесь или в другом месте, то, что я теперь, не может изменить того, чем я была. Три года сряду я делала все, что может сделать искренне раскаивающаяся женщина. Но это не значит ничего! Как только станет известна моя прошлая история и тень ее покроет меня, самые добрые люди будут гнушаться мною.

Она опять ждала. Утешит ли ее слово сочувствия другой женщины? Нет! Мисс Розбери была возмущена, мисс Розбери была сконфужена.

— Мне вас жаль, — вот все, что могла сказать мисс Розбери.

— Меня все жалеют, — ответила сиделка так же спокойно, как всегда, — все ко мне добры. Но потерянного места в обществе возвратить нельзя. Я не могу вернуться назад! Я не могу вернуться назад! — вскричала она в горячей вспышке отчаяния и остановилась в ту самую минуту, когда эти слова невольно вырвались у нее.

— Сказать вам, что я испытала? — продолжала Мэрси.