Новое содержание   ::   Никитин Виктор

Горгонь был, Дейна, а Шолтысика не было". "Это Шолтысика не было? - напирал Роман. - Боря, да я его своими глазами видел!" Спорили о футбольном матче с олимпийской сборной Польши аж в 1969 году. "Не было Шолтысика, - липко давил свое неуступчивый, опухший со сна Борис. - Ты мне не рассказывай, я ведь старше тебя. Тебе тогда сколько лет-то было? Где ты его увидел, Шолтысика, - в детском саду?" Роман волновался: "А какое это имеет значение, если я Шолтысика видел?" Зачем-то встал; полосы на его тельняшке почему-то умножали аргументацию, но против расслабленно лежащего Бориса с внушительным, свалившимся набок животом были все равно бессильны. После Шолтысика наступило время ужина, таблеток, а потом и сна по расписанию. Когда электричество погасили, в палате стало намного уютней. Темнота не была полной; из-за неплотно закрытой двери пробивался свет, слышались отдаленные пространством коридора глухие голоса медсестер на дежурстве, иногда утешительное цоканье каблучков, стальной звук предмета, коснувшегося стекла, дребезжание столика на скрипучих колесиках. Вот они сидят в круге лампы и фасуют таблетки по пакетикам, думал Сергей Николаевич о медсестрах, и так по всем девяти этажам. От этого возникало чувство надежности и обеспеченности новым состоянием, обещающим многое изменить в лучшую сторону. Палата ушла в сон. Сергею Николаевичу не мешали ни солидный, с хрустом и случайным рыком, храп механизатора Ивана, ни раздольный свист Бориса. Он лежал и смотрел в темно-синее, с отблесками желтого электрического света окно, и угадывал за ним неохватный и неисчислимый простор. Само длинное и высокое окно уже было простором, оно дополняло его. Простор днем, за дальними деревьями, открывал поле военного аэродрома; самолеты садились, самолеты взлетали, воздушная пробка отскакивала куда-то в сторону и вдруг обрушивалась на окно - стекла дребезжали. Теперь - ничего. Потолок серел покойными тенями. Сергей Николаевич уставился на свободную койку рядом с собой; пытался представить, кто тут лежал, как умирал; почему-то его это не взволновало, только подумал: вот глупость. Заворочался. Интересно, как там жена и дочь без него. Вспомнил, как ходили в оперный театр. Захмелевший Ерошка как мальчик падал с лавки. Сын Игоря Владимир очарованно пел в половецком стане: "Медленно день угасал, солнце за лесом садилось, зори вечерние меркли... Теплая южная ночь грезы любви навевая..." Вдруг Роман проснулся, задышал шумно, полез в тумбочку за чем-то; проглотил, запил и снова завалился спать. Да, правильно, "кругом все мирно, тихо спит". Новая обстановка по праву сильного навалилась на удовлетворенного Сергея Николаевича, и он заснул.

Вызвать у себя приятные воспоминания и получить неожиданный удар. Что-то проехало по полу, потом разбилось. Сергей Николаевич с испугу не сообразил, что происходит. Над головой Николая зажегся свет. Ромка лежал у распахнутой двери туалета лицом вниз. Шумела вода в бачке. На осколках битого стекла была видна кровь. Проснулся недовольный Борис: "Что тут такое?" Николай уже поднимал упавшего с пола: "Говорил тебе, идиот, хватит!" Безраздельно владел сном лишь механизатор - его храп тащился по проторенной колее. Ромку поставили на ноги; его взгляд блуждал, лицо было подернуто налетом нездешней настороженности. Сергей Николаевич на всякий случай спустил ноги с кровати. А Николай продолжал выговаривать: "Допрыгался, придурок?" Из коридора на шум пришла напуганная медсестра, следом явился дежурный врач. Теперь уже и Иван разлепил глаза. Включили верхний свет. Вскоре все разъяснилось. Морячок Ромка оказался наркоманом. "Ну что же, сказал дежурный врач. - Завтра будем вас выписывать - нам такие приключения здесь не нужны. Пусть вами в другом месте занимаются".