Новый аттракцион   ::   Чулаки Михаил

Зато Феня всегда бежала проверить, а что там в миске у Дика, убеждалась, что ее завтрак лучше, и возвращалась к своей посуде, тоненько рыча на всякий случай: "Не тронь! Мое!"

- Хорошая Феня собака, но все-таки немножко стервочка, - обобщил свои наблюдения Степан Васильевич.

- Просто у нее в генах заложено: не упустить чего. Бездомность у нее в генах, надо же понимать!

Степан Васильевич собак любит, но при этом трезво допускает, что достоинства в них бывают разные, а Валя всех считает добрейшими и умнющими и оправдывает во всем.

- Лопает много, ее надо Фенелопой называть, - примирительно обобщил Степан Васильевич.

- Потому что у щенков сытости нет. Тем более, если бездомность в генах.

Валя как ухватится за одно слово, так и не может отвязаться. "Гены", видите ли. А на самом деле, наследственность - штука совсем непонятная.

Степан Васильевич всегда пил только в гостях и по необходимости, что далеко не для всех писателей характерно, Валя тоже к этому популярному делу равнодушна, а в сыне их проявились почему-то совсем другие склонности. Откуда только гены взялись?!

Их с Валей единственный сын Саша погиб в сильно пьяном виде. С новой толстой книги Степан Васильевич подарил Сашке машину, маленький "Москвич", уж больно Сашка просил, не мог оторваться от руля отцовской "Волги", обещал сдать все экзамены, которых столько умудрился задолжать в университете, что его уже собирались выгонять несмотря на просьбы уважаемого отца, - словом, сыграл на родительских чувствах. Тогда собственный "Москвич" у студента казался невероятным развратом, Сашку стали обзывать "золотой молодежью" и хотели разбирать Степана Радина на партийном собрании, но до собрания Сашка не дожил, у него и впрямь закружилась голова, он подумал, что всё ему дозволено: друзья, девочки, пьянки-гулянки, - и путь его на скорости под сотню пересекся с равнодушным несокрушимым бульдозером. Бульдозер сразу и не заметил нечаянного соприкосновения, а "Москвич" с Сашкой - в гармошку... С чего это в сыне завелось, чья в нем взыграла порода? Степа Мохнаткин и в молодости загулами не страдал, да и все прежние Мохнаткины - и отец, и дед были скромными, трезвыми, работящими. Такая вот история с генами.

Породу Фени определить так и не удалось. Она была не совсем гладкошерстой, как левретка, но и далеко ей было до болонистой курчавости. Растопыренных ушей ее хватило бы на большую лайку, но ростом она была меньше фокстерьера. Хвост висячий, мордочка острая, вытянутая. Цвета светлого, но не белого, а палевого - в общем, всего в ней намешано понемногу.

Чуть выросши, Феня стала бесцеремонно приставать к хозяевам, когда те садились за стол. Дик себе такого никогда не позволял. Но маленькую и смешную Феню не хватало духу прогнать и наказывать. Она поднималась на задние лапки, цеплялась передними за край стола - просила. Сунуть нос в тарелки недоставало роста, а то бы, наверное, не постеснялась. Не дотягиваясь до тарелки, она переставляла лапы с края стола на хозяйские колени и подталкивала носом руку, несущую ложку ко рту, - прямо под локоть поддавать приспособилась, хитрюга такая! Приходилось Феню осторожно возвращать на пол, чтобы не пролить суп от ее толчков, но Феня не смущалась, протягивала лапу - дескать, не сердись, помиримся.

- Во как она тебе лапу-лапу подает, - умилялась Валя. - И ведь никто ее не учил, сама! Дай ты ей что-нибудь, поощри.

- А Дик смотрит. Ему обидно будет: почему ей можно, а ему нет?

- Дик большой, а она маленькая.

Степан Васильевич крепился, не поощрял маленькую нахалку, но та не смущалась: протягивала лапу, мирилась - и лезла снова.

Степан Васильевич терпел-терпел, но наконец сказал с брюзгливой лаской:

- Если уж лезешь на стол, так хоть служи. Отрабатывай свой хлеб.

И поднял кусочек хлеба с маргарином над Фениным носом.

Та подпрыгнула и на секунду задержалась на задних лапах - без опоры о край стола.

- Вот так, служи. И лови. Собаки и отличники схватывают на лету.