О маленькой фее и молодом чабане   ::   Горький Максим

Всё, что происходило перед её глазами, было совсем не так интересно, как интересно оно было раньше. Она была очень рада, когда мама объявила, что пора идти домой. И вот они пошли. Светляки бежали перед ними, светя им; лес уже спал, и небо спало, а звёзды смотрели с него на землю и улыбались ей задумчиво и тихо.

Потом пришли домой.

Майя легла спать на свою кроватку из ландышей, а когда заснула, то видела бесконечно широкую, сожжённую солнцем степь, и там на холмах стояло много чабанов с длинными палками в руках, и ветер играл их чёрными кудрями; они пели громкую, страшную песнь о свободе и о степи и бегали за кротами, громко крича: "Эгой! гой!" Они были злы и страшны и очень пугали её, но это не помешало всё-таки ей, как только взошло солнце, побежать на своё любимое место и взобраться на ветви бука.

Он был там и пел:

В лесу над рекой жила фея,

В реке она ночью купалась

И раз, позабыв осторожность,

В рыбацкие сети попалась.

Смотрели рыбаки, дивились...

Любимый товарищ их, Марко,

Взял на руки нежную фею

И стал целовать её жарко.

А фея, как гибкая ветка,

В могучих руках извивалась

Да в Марковы очи смотрела

И тихо над чем-то смеялась.

День целый они целовались,

А чуть только ночь наступила,

Пропала красавица-фея,

А с нею и Маркова сила.

Дни Марко все рыскал по лесу,

А ночи сидел над Дунаем

И спрашивал волны: "Где фея?"

А волны смеются: "Не знаем!"

Повесился Марко на горькой,

Трусливо дрожащей осине...

И други его схоронили

Над синим Дунаем в теснине.

Ночами к нему на могилу

Та фея сидеть приходила...

Сидит и над чем-то смеётся...

Ведь вот как веселье любила!

Купается фея в Дунае,

Как раньше, до Марка, купалась...

А Марка уж нету! От Марка

Лишь песня вот эта осталась!

Это была очень весёлая песня, в голосе чабана ясно звучал смех, беззаботный и вольный, как сам чабан.

"Вот странная песня! - думала фея. - У кого он научился петь её? И фея в этой песне странная, и Марко тоже странный. Почему он повесился, и что это значит - повеситься?" Ей казалось, что это не весёлая песня, а очень грустная. Чабан же поёт её так весело... Она смотрела на него через вершины дерев и хотела, чтоб он подошёл ближе.

Но он не шёл, а всё пел и в такт своей песне помахивал палкой в воздухе; кончая одну песнь, звонко вскрикивал: "Эгой!" и начинал другую:

А то ещё есть песня

О старом казаке,

Что плыл куда-то ночью

На лодке по реке.

Будил он рыб и воду

Ударами весла...

А в сонном небе ночи

Над ним луна плыла.

И нежно там сияли

Красавиц-звёзд огни,

И знали всё, что будет

Со стариком, они.

Майя слушала и думала о певце, что, пожалуй, никто другой не знает столько таких песен, сколько он! Какие хорошие грустные песни, и как это верно спето про звёзды, которые знают всё, что может быть завтра и дальше вперёд! Хорошо слушать такие новые песни... И Майя незаметно для себя по ветвям дерев добралась до самой опушки леса.

А было вот что: в лодку

Русалка села вдруг

И вырвала со смехом

Весло из старых рук...

- продолжал певец и тут остановился, задумчиво глядя вдаль и тихо насвистывая мелодию своей песни. "Эгой!"

Была она красива,

Нага и молода,

С волос её струилась

Алмазами вода.

Смеясь, она играла

Казацкой бородой

И говорила: "Хочешь

Любить меня, седой?

Но, впрочем, где тебе уж!

Вот ты и дряхл, и стар,

Ты не погасишь лаской

Кипучей страсти жар!

Ты не обнимешь крепко,

Ты слишком слаб, казак...

А ну-ка, поцелуй-ка,

Как я!.. вот так!.. вот так!.."

Она его схватила

И стала целовать,

И стала в уши песни

Тихонько напевать.

Майя слушала и думала о том, как это красиво было: в лучах луны тело русалки казалось голубым и прозрачным, его осыпали тяжёлыми прядями густые волосы, и оно сверкало между них ослепительно ярко.