Обманщик   ::   Шехтер Яков

Горячие капли заскользили по шее Моше, смех, слегка изменившись в тональности, обратился в рыдания.

Моше отвёл её в ванную. Она долго мыла лицо, словно пытаясь избавиться от глубоко въевшейся грязи, сморкалась, снова плакала и опять умывалась.

Наступил вечер. Они сидели на диване и, держась за руки, наблюдали, как густеющие сумерки постепенно овладевают миром.

Страхи последних лет теряли реальность и смысл, а чернота, почти поглотившая сознание, растворялась, оставляя на память морщины и седые волосы.

- В Яффо! - вдруг воскликнула Хэдва. - Мы целую жизнь не ходили в хороший ресторан.

Моше вытащил из глубины шкафа праздничную одежду своего прошлого. Лёгкие брюки из белого хлопка и шелковая рубашка благоухали лавандой. Между брюками и тем, что болезнь оставила от мускулов живота, можно было засунуть том Талмуда...

Ах, Яффо, желтые стены домов, узкие улицы, круглые шары фонарей, плывущие под ветром тени. Вечером на дуге причала расставляют столики, негромко звучит скрипка, ей вторят виолончель и морские волны. Запах жареных креветок, последнее "прости" кальмаров, протягивающих из кастрюли свои щупальца, дорогое французское вино в запотевшем серебряном ведёрке...

Посреди ужина Хэдва вдруг напряглась, словно прислушиваясь к чему-то.

- Метушелах, - сказала она. - Я забыла налить ему воды, он ничего не пил с самого утра.

- Да что ему сделается, - усмехнулся Моше. - Спит небось и видит во сне мышей в сметане.

В Бней-Брак они вернулись уже под утро. Хэдва никак не могла попасть ключом в замочную скважину, и он принялся помогать. Их руки столкнулись, переплелись, давно иссушенное болезнью желание вдруг проснулось и приподняло голову. Открыв наконец, дверь, он повлёк её вглубь дома.

- Подожди, сумасшедший, - смеялась Хэдва - дай свет включить, ещё зацепишься за что-нибудь.

- Да ведь я вырос на этом полу, ходить на нём учился.

Хэдва вдруг перестала смеяться.

- Что это, - испуганно спросила она. - Вот здесь, у стола, под ногами. Включи скорее свет.

Метушелах лежал на боку, оскалив зубы. От его ноздрей и глаз муравьи уже успели протянуть к щели плинтуса свои ниточки.

Моше побежал в туалет. Едва успев приподнять крышку унитаза, он выплеснул в него весь ужин. Тошнота накатывала волнами, накрывая его с головой. В желудке уже давно было пусто, но рвота не останавливалась. Прижимая руки к горлу и животу, он исходил слюной и зелёной желчью. Через полчаса Хэдва вызвала амбуланс, и Моше увезли в больницу.

Пришел лечащий врач. Как ни в чём ни бывало, он улыбнулся Моше, взглянул на показания приборов и присел на краешек кровати.

- Болит? - спросил он, осторожно прокалывая иглой кожу на сгибе локтя. Сейчас станет легче.

У Моше вдруг перехватило горло. Укол всколыхнул доселе скрытые глубины понимания. Причина его болезни и смысл внезапного "выздоровления" вдруг предстали перед ним так же отчётливо и ясно, как пустая ампула из-под морфия на столике. Это было так просто, что он изумился, как не понимал раньше и почему другие не разделяют его понимания. Словно платок из шляпы фокусника, прозрение потянуло за собой понимание других проблем. Оно шло обвалом, расширяясь и захватывая весь мир, такой непонятный и таинственный прежде и столь прозрачный и объяснимый теперь.

Врач поднялся с постели и приказал задернуть занавеску.

Хэдву вывели в коридор. Уже не сдерживая рыданий, она говорила медсестре:

- Если б вы видели, как он смотрит. Словно не я его жалею, а он меня.

Пряди седых волос выбились из- под парика цвета галилейской земли. Хэдва уже не поправляла их, а только плакала, сжимая в горячей руке промокший от слёз платок.

Врач прикоснулся к панели магнитофона. Кассета остановилась.

- Не бойся, сынок, - сказал он, опуская руку на лоб Моше. - Это ведь только начало.