Одесса - мама   ::   Севела Эфраим

Ну как вам это нравится? И она заявилась в синагогу!

- Разве здесь ей место? Посмотрите кругом! Одни уважаемые женщины Молдаванки собрались, выбрав свободную от семейных забот минутку.

- Она стала набожной? Ой, держите меня, я умираю!

- Разве вы ничего не понимаете? Беня Крик посетил синагогу, вот и она тут как тут.

- Она что, думает, Король возьмет ее в жены? Не смешите меня, это уже не для моих нервов!

- Разве на Молдаванке перевелись честные девушки, достойные Бени Крика?

Беня Крик и отец Соньки Золотой Ручки, похожий на ставшего на задние лапы бурого медведя, одноглазый Фроим Грач, крутой налетчик, уважаемый не только на Молдаванке, сидят внизу на одной из лучших скамей синагоги, отведенной исключительно для людей достойных уважения, в соседстве с не менее достойными людьми - бин-дюжниками из гавани.

Соня сверху заинтересованно наблюдает за ними, как бы силится угадать: о чем так шепчутся отец с Беней. Но впереди нее уселась дородная молдаванская дама и полностью перекрыла Соне обзор. Она поднялась, решив пересесть на другое место, и, чтоб удобней перешагнуть через скамью, приподняла подол своего длинного платья, открыв пытливым взорам всей женской половины синагоги черный кружевной чулок, перехваченный повыше колена розовой, в складках, резинкой. Маленький дамский револьвер сверкнул сталью, прижатый резинкой к бедру. Этого оказалось достаточно, чтоб заставить шептавшихся женщин прикусить языки и уткнуться носами в раскрытые молитвенники. 13. Экстерьер. У входа в синагогу. День

Люди, опоздавшие к началу службы, спешат пробраться в синагогу. Но при этом не забывают исполнить ритуал, принятый у набожных евреев: когда посещают дом, они касаются двумя пальцами своих губ и затем благоговейно прикладывают их к мезузе, прикрепленной на косяке двери - маленькой коробочке, в которой покоятся изречения из священного Писания. А затем, как бы продолжая ритуал, но что совсем необычно для евреев, особенно у входа в синагогу, каждый достает револьвер из своего кармана и бросает к ногам старого еврея, дремлющего на корточках у входа. У ног сторожа уже выросла заметная кучка огнестрельного оружия разного калибра. Избавившись от

него, обитатели Молдаванки возвращают своим лицам молитвенную кротость и благочестие и степенно переступают порог синагоги, из недр которой их приветствует сладкое и в то же время горестное пение кантора. 14. Интерьер. В синагоге. День

Нервный молодой кантор, в белой с черными полосками молитвенной накидке и в высоких сапогах, как у биндюжника, стоит у священного Ковчега. Его прихожане - обитатели Молдаванки - беспокойного и небезопасного пригорода Одессы, в полный голос беседуют с Богом. Здесь, в синагоге, где на них нисходит Божья благодать, где все их заботы испаряются, как будто их и не было, они придаются молитве с чистым сердцем, как дети, и их громоподобные голоса, как рев стада разгневанных быков, вторят псалму, сладко выводимому кантором.

Кантор. Леху нераниена ле-адонай нария лецур ишейюну.

И все прихожане подхватывают, как рота солдат на марше.

Голос кантора взвивается еще выше, еще слаще.

Кантор. Абраим шана аку бе-дор ва-омар...

Голос кантора споткнулся и оборвался. Шамес, синагогальный служка, величественно расхаживавший между рядами и строго обозревавший молящихся, кинулся к кантору.

Кантор (шамесу). Смотрите сюда! Здесь крысы!

Большая крыса пересекла пол у Ковчега и исчезла в дыре.

Шамес укоризненно глянул на кантора и, чтоб не срывать молитву, подхватил ее вместо остолбеневшего кантора, чередуя священные слова псалма с гневными замечаниями кантору на современном еврейском языке.

Шамес. Широо ле-адонай шир хадаш... Как вам не стыдно, кантор?!.. Лифнэй адонай ки ба Лишпот Га-арец...

Он склонился к молящемуся на скамье еврею и спросил его, не меняя ритма выпеваемого псалма.

Шамес. Как стоит сегодня сено?

Еврей поет ему в ответ.

Еврей.