Офицеры и джентльмены   ::   Во Ивлин

Однако когда Гай спустился в последнее утро на базарную площадь города, он не заметил там почти ничего, что не могли бы видеть в свое время Джервейс и Хермайэни. Теперь, за час до полудня, уже стояла ужасная жара, но Гай шел, ощущая такое же блаженство в это свое первое утро тайного ликования, какое когда-то охватило Джервейса и Хермайэни. Он так же, как когда-то и они, испытывал первое удовлетворение после того, как потерпел поражение в любви. Гай упаковал вещи и оделся для долгого путешествия, ибо отправлялся в Англию, чтобы служить своему королю.

Всего неделю назад, развернув утреннюю газету. Гай увидел заголовки, возвещавшие о русско-германском союзе. Новости, которые потрясли политических деятелей и молодых поэтов в десятке столиц, принесли полное успокоение одному из английских сердец. Восьми годам стыда и одиночества пришел конец. В течение восьми лет Гай, отделенный от своих соотечественников глубокой кровоточащей раной, медленно осушавшей изнутри его жизнь и любовь, был лишен животворной связи со своей родиной, связи, которая, несомненно, должна была бы придать ему сил. Слишком близок он был к фашизму в Италии и слишком далек от соотечественников, чтобы разделять гневный протест последних. Он не считал фашизм ни бедствием, ни вторым Ренессансом и воспринимал его всего лишь как грубую импровизацию. Ему не нравились люди, которые настойчиво лезли вокруг него к власти, но осуждение их англичанами казалось ему бессмысленным и нечестным, поэтому последние три года он даже не читал английских газет. Гай понимал, что немецкие нацисты — это отвратительные, взбесившиеся люди. Они, по его мнению, покрыли себя позором в Испании. Но вместе с тем события в Богемии, происшедшие год назад, не вызвали у Гая никаких эмоций. Когда пала Прага, Гай понял, что война неизбежна. Он ждал, что его страна вступит в войну в панике, по ошибочному поводу или вовсе без повода, с неподходящими союзниками, будучи прискорбно слабой. Но вскоре все блестящим образом прояснилось. Противник стал наконец хорошо видим, огромный и ненавистный; все маски были сброшены. Наступал новый век оружия и войн. И каким бы ни был исход, Гай должен занять в этой войне свое место.

В кастелло все было сделано. Он нанес, кому следовало, формальные прощальные визиты. За день до этого он посетил декана, подесту [1] , достопочтенную матушку в монастыре, миссис Гарри на вилле Датура, семью Уилмот в кастеллетто Масгрейв, графиню фон Глюк в доме Глюк. Теперь оставалось сделать последнее, личное, дело. Тридцатипятилетний, изящный и элегантный, явно чужеземец, но не столь явно англичанин, молодой душой и телом, Гай Краучбек пришел попрощаться со своим вечным другом, который лежал в приходской церкви, как и подобает человеку, умершему восемьсот лет назад.

Святая Дульчина, титулованная покровительница города, была, по общему мнению, жертвой Диоклетиана. Безжизненная восковая фигура Дульчины покоилась в стеклянном ящике под главным алтарем, а кости ее, привезенные средневековым военным отрядом с греческих островов, лежали в дорогом ларце в ризнице. Один раз в год их проносили на плечах по улицам, озаренным фейерверком. Однако, за исключением приходского праздника, жители городка, названного ее именем, вспоминали Дульчину довольно редко. Ее место в качестве покровительницы было узурпировано другой фигурой, пальцы рук и ног которой украшали бантики из разноцветных шерстяных ниток, служившие своеобразными aides-memoire [2] , и гробница которой была усыпана свернутыми в трубочку бумажками со всевозможными просьбами. Этот покровитель был старше самой церкви, если не считать костей святой Дульчины и дохристианского «чертова пальца», который был запрятан за алтарь и существование которого декан неизменно отрицал.