Убейте прохожего!   ::   Андреев Николай

Затем вы решили, что он в запарке мог забыть про отпечатки пальцев, и стерли их. Так?

– Конечно! Ведь Витя был такой впечатлительный! Такой эмоциональный! Для него то, что случилось, я уверена, явилось страшным ударом!

Бабушка подняла голову, призывая всех, кто знал Виктора, подтвердить это. Не дождавшись поддержки, сложила ладони на коленях и, протяжно вздохнув, спросила Коновалова: арестует ли он ее.

Коновалов невнятно пожал плечами: ни да, ни нет, и сказал туманную фразу про долг и личную ответственность, без которой законопослушный гражданин не может считаться полностью законопослушным.

– Конечно, арестует! – засмеялся Рыльский. – И закуют тебя, Екатерина Николаевна, в кандалы по самую пипочку, повесят на плечо суму с табличкой «Она слишком сильно любила своего племянника» и отправят по диким степям Забайкалья на вечную каторгу!

– А чего это вы развеселились? – строго спросил его Коновалов.

Рыльский сказал, что на секунду представил себе состояние Виктора, когда тот услышал о том, что отпечатки его пальцев исчезли, нож перекочевал к Романову, и все вокруг наперебой признаются в совершенном им убийстве.

– Он, наверное, подумал, что сошел с ума!

Вот уж не знаю, о чем там подумал Виктор и думал ли он вообще о чем-нибудь, но лично я в этот момент подумал о том, что он никогда в уме и не был. Он всегда вел себя, как сумасшедший. Готов был в любой момент, по поводу и без повода, обидеть, ударить, сломать…

– А кстати, – вспомнил я. – Вы выяснили, что за сумасшедший сломал шпингалет?

– Это он, – одновременно ткнули пальцами друг в друга Коновалов и Романов.

– Вообще-то это действительно я, – секундой позже признался Коновалов. – Но придумал всё равно он.

– Зачем?

– Затем, что мы не могли доказать причастность Михаила к убийству Виолетты и Виктора Худобиных, – ответил Коновалов. – Улик-то нет! Вот мы и решили спровоцировать его на новое преступление. Для этого Василий Сергеевич придумал историю про извращенца Романова, которую вы, должно быть, еще помните… Вечером мы сломали шпингалет и сами якобы случайно обнаружили поломку. Потом Екатерина Николаевна, нижайший ей поклон за нечаянную помощь, вызвала Михаила починить окно, дав мне возможность спокойно рассказать ему нашу историю… Михаил, как я позже понял из его письма Курочкину, больно реагирует на воспоминание о своей погибшей дочери. Поэтому-то, как мы и предполагали, он решился на еще одно убийство.

– Какого письма? – не понял я. – Никакого письма я от Иванова не получал!

– Разве? – удивился Коновалов. – А я почему-то думал, что отдал его! Извини!

С этими словами он вынул из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенные листы бумаги. Приоткрыл их – посмотрел, то ли это письмо, о котором говорил, и передал мне. И попросил порвать его, как только прочту.

– Сам понимаешь, у нас в милиции не принято, чтобы опера служили у убийц почтальонами, – объяснил он свою просьбу. – По крайней мере, официально.

Я сказал, что он может не волноваться. И развернул первый лист.

«Здравствуй, Игорь, – писал мне Михаил Иванов. – Ты, наверное, удивишься, узнав, от кого это письмо. Я и сам признаться еще час назад удивился бы решению написать тебе. Ты, может, спросишь, что случилось. Отвечу тебе. Ничего. Всё, что могло случиться со мной и плохого и хорошего, уже случилось. Еще раньше, когда я по пьянке сбил человека и попал в тюрьму. Ну об этом ты, наверное, уже слышал. Ты не слышал другого. И раз уж я заговорил об этом – скажу до конца. А ты, если не хочешь читать – не читай, выбрось. Я все равно об этом никогда не узнаю. Я вот чего хотел сообщить тебе, Игорь. Плохо, что я задавил человека. И то, что попал в тюрьму, тоже плохо. Но поверь, куда хуже, что дочь оставил без присмотра.