Пара беллум   ::   Зиновьев Александр Александрович

Оказалось, что на пляже из мокрого песка вылепили гигантскую голую бабу. Все побежали смотреть на неё. Пошёл и он: а вдруг это на самом деле его Великая Кнопка?! Но пока он шёл, солнце высушило песок, и баба рассыпалась. Настроение испортилось окончательно. И он решил немедленно вернуться в Москву.



Не у дел



Клевета, в которую хотят верить, неопровержима. Слух о том, что он психически болен, приобрёл силу всеобщего согласия. Его постепенно отстранили от всех важных дел. Он ещё приезжал на работу и отсиживал положенное время. Ему ещё оказывали внешнее уважение. Но лишь мельком, как бы тайком, отводя взгляд в сторону. Все уже знали, что его судьба решена, и выжидали лишь положенное в таких случаях время на официальное решение.

Чтобы как-то скоротать время на работе, он читал и перечитывал свой Великий Проект. И в его подсознании стало расти и крепнуть подозрение, что все его усилия потрачены впустую. Проект не будет осуществлён из-за козней мелких карьеристов и интриганов, и страна окажется беззащитной перед лицом Великого Будущего. Подозрение переросло в страх. И не просто в страх, а в Страх с большой буквы, — он уже привык мыслить эпохальными категориями. А все они начинаются с большой буквы. Ему не приходило в голову то символическое явление, что все они кончаются буквами маленькими. Страх разрастался в нём и превратился в панический ужас, когда он вспомнил о некрологе. Он сказался нездоровым, уехал домой, заперся в кабинете и напился до бесчувствия. Утром он спросил у домработницы, не мучает ли её страх будущего?

— А чего мне его бояться! — рассмеялась та. — Квартира у нас хорошая. У нас есть всё, что душа пожелает. Пенсия будет хорошая. Что ещё нужно?! Чего бояться?!

Домработнице было не страшно: ей не нужно было волноваться из-за некролога.



Итог жизни



Наконец ему сообщили о том, что он освобождён от занимаемой должности. Он ждал этого. Он был готов к этому. Но сообщение прозвучало для него как смертный приговор.

О встрече с Генсеком и думать было нечего. Ходили слухи, будто он уже умер и будто этот факт пока скрывают, поскольку идёт драка за власть.

Дома царила гнетущая тишина. Домработница была в отпуске. Жена лежала с головной болью. Кошка при виде его стремительно умчалась на кухню. Лишь одна чудом уцелевшая муха носилась по гостиной, злобно жужжа. Она имела явное намерение укусить его. Он отбивался от неё как мог, но она не отставала. Он проскочил в кабинет, захлопнув дверь перед самым носом мухи. Тяжело дыша, плюхнулся в кресло. С укоризной посмотрел на портрет Генсека на письменном столе.

— Эх ты, а ещё другом назывался, — сказал он, обращаясь к портрету.

— Ты же старый аппаратчик, — казалось, ответил Генсек. — Ты сам прекрасно понимаешь: мы ведём свою внутреннюю войну. Если бы я стал сражаться за тебя лично, я сам потерпел бы поражение.

— Но ты всё равно потерпел поражение!

— Смерть не есть поражение. Борьба ещё только начинается. Не будет нас, наше дело продолжат другие.

— Не верю я в это. Наше дело исчезает вместе нами.

Он взял со стола портрет Генсека и бросил его в мусорную корзину. Вернулся в гостиную. На него вновь ринулась взбесившаяся муха, которая стала похожа на Соперника. И он обрушил на неё всю накопившуюся в нём ненависть к тем, кто так несправедливо обошёлся с ним. Встретив сопротивление, муха обратилась в бегство. Он долго гонялся за ней, хватаясь за сердце. Наконец он загнал её в угол, поймал и с наслаждением оторвал у неё лапки и крылышки.

— Великая энергия, — говорил он при этом, — рождается лишь для великой цели!

Потом ему стало дурно. Он упал на пол, прямо на труп поверженной им мухи. К нему явился Соперник.

— Знаешь, в чём состоит главная ошибка реформаторов вроде тебя? — сказал Соперник.