Перелетные работы   ::   Садур Екатерина

Я любила перелистывать страницы и притворяться, что читаю сама; единственное - мне не нравились квадратные фиолетовые штампы, безжалостно проставленные в каждой книге. Перед настольной лампой лежали "Лев, колдунья и платяной шкаф", "Малахитовая шка-тулка" и "Голубой цветок".

На обложке "Голубого цветка" были нарисованы два брата, и оба они протягивали руки к какому-то простому хлипкому васильку. И я знала, что один из них умер из-за этого василька, и умоляла тетю Грушу поскорее мне про них прочитать.

- Но ведь мы еще не закончили "Питера Пена", - удивлялась она.

- Быстрее, быстрее, - подгоняла я ее каждый вечер. - Сколько там осталось до конца?

- Тебе неинтересно, Леля? - спрашивала тетя Груша.

- Интересно, - томилась я. - Ну читай же, читай!

И дядя Кирша нетерпеливо ворочался на диване.

Тети-Грушина сумка проглотила "Питера Пена", дядя Кирша зашну-ровал ботинки, и мы наконец-то вышли на улицу. Под деревьями подростки играли в "ножички". Один из них сбросил школьный пид-жак, расстегнул рубашку и концы завязал узлом на животе. У него была тонкая длинная шея с глубокой ямочкой под кадыком, и на шее, на цепочке, висела бритва с тупыми краями. Дядя Кирша сделал благородное лицо и остановился.

- Пойдем, - подтолкнула его тетя Груша.

Но он даже не пошевелился.

- Не ходи к ним! - приказала тетя Груша.

Он дернул плечом, что сам знает, и мы пошли без него. Тетя Груша шепотом ругалась на дядю Киршу и не оглядывалась. Я хотела повернуться, но она шлепнула меня по плечу, чтобы я так же гордо шла. Паша-Арбуз заметил нас и подбежал к краю тротуара, чтобы плюнуть нам на дорогу. Он очень смешно бежал - быстро-быстро пере-бирал толстенькими ножками, как катился. Добежав до края тротуара, он нагнулся, чтобы плюнуть, но не плюнул, а весело и взволнованно посмотрел на нас. Я думала: он помнит про булочку и поэтому не смеется над тетей Грушей. Но оказалось, что в это время к подросткам подошел дядя Кирша. Они обступили его плотным кольцом и не обращали внимания на Арбуза.

- Здравствуйте, господа, - сказал дядя Кирша и поклонился. Подростки захохотали. И тут тетя Груша снова шлепнула меня по пле-чу, чтобы я не оглядывалась. - Именно господа... - продолжил дядя Кирша, но дальше я не расслышала.

- Хочешь, я еще поговорю по-английски? - спросила я.

Но тетя Груша не ответила. Она шла и смотрела На носки своих войлочных сапожек. Я дернула ее за руку.

- Что? - спросила она.

- Я знаю, как по-английски будет "грустить", - сказала я.

- Как?

Я назвала. Тетя Груша удивилась.

Я шла и все называла по-английски. Тетя Груша смотрела на меня с удивлением.

Мы прошли мимо дома с широким распахнутым окном. Кусты палисадника дотянулись до окна и выложили ветки с листьями на подоконник.

Я назвала по-английски окно и кусты и вдруг над входом заметила большие синие буквы.

- Пере... - сразу же прочитала я.

Но дальше слово неожиданно обрывалось, как будто бы вдруг разорвало само себя на две части и первую, нелюбимую часть откинуло прочь. После "Пере" шел широкий просвет, и только потом лениво и неохотно появлялась буква "л".

- "Лэ" да "е" будет "ле", - громко читала я, пока наконец все буквы не выстроились в слова и значение вывески стало понятным. - "Перелетные работы"! - прочитала я и подтолкнула тетю Грушу. - Интересно, чем они тут занимаются....

Комната через окно просматривалась насквозь, и на дне комнаты я разглядела старика с пачкой журналов. Он был совершенно лысый, и только над ушами и на висках у него росли волосы. Они были черными, как вакса, которой тетя Груша натирала ботинки дяди Кирши по вечерам, они были черными, как грязь под ногами! Два черных блестящих кустика. Но он был старик, старик! На его тоненьком жидком личике лежали глубокие решетки морщин.