Первое мая   ::   Фицджеральд Френсис Скотт

- У тебя-то денег хоть отбавляй.

- Ничего подобного. Мои родители требуют у меня самого строгого отчета в деньгах, черт побери. Именно потому, что они дают мне несколько больше, чем принято, я должен быть очень осмотрителен и не злоупотреблять этим.

Дин подтянул штору повыше, и поток солнечных лучей проник глубже в комнату.

- Я не ханжа, черт побери, - неторопливо продолжал он. - Я не прочь поразвлечься... а на каникулах, как сейчас, например, я очень и очень люблю поразвлечься. Но ты... ты в каком-то ужасном состоянии. Я никогда ничего подобного от тебя не слышал. У тебя такой вид, словно ты потерпел крах... не только в денежном, но и в моральном отношении.

- Разве это обычно не вытекает одно из другого?

Дин нетерпеливо тряхнул головой.

- В тебе есть что-то странное, не пойму что. Что-то темное, гнетущее.

- Результат нищеты, тревоги и бессонных ночей, - несколько вызывающе отвечал Гордон.

- Может быть.

- О, я понимаю, что это действует угнетающе. На меня самого тоже. Но, черт побери, Фил, мне ведь нужно только недельку отдохнуть, купить новый костюм да иметь хоть несколько долларов в кармане, и я опять стану... ну, такой же, как прежде. Фил, ты же знаешь, я неплохо рисую. Но у меня почти никогда не было денег, чтобы купить хорошей бумаги и карандашей... Да и какое тут рисование, когда ты измучен, пал духом и совершенно выбит из колеи. Вот если бы у меня было хоть немного денег, я бы отдохнул и с новыми силами принялся за дело.

- Откуда я знаю, что ты не потратишь их еще на какую-нибудь бабу?

- К чему долбить одно и то же? - тихо спросил Гордон.

- Я не долблю. Мне жаль видеть тебя в таком состоянии.

- Ты одолжишь мне денег, Фил?

- Я не могу решить это сразу. Такая крупная сумма, черт подери, сейчас это мне ужасно некстати.

- А я пропал, если ты меня не выручишь. Я отлично понимаю, что сам во всем виноват, и мне очень тяжело, что я хнычу, но это ведь не меняет дела.

- Когда ты можешь вернуть мне деньги?

Это подавало надежду. Гордон задумался. Пожалуй, лучше было бы говорить начистоту.

- Конечно, я мог бы посулить тебе, что вышлю их через месяц, но лучше скажем так: через три месяца. Как только я начну продавать свои рисунки.

- Откуда я знаю, что тебе удастся продать хоть один рисунок?

Голос Дина зазвучал жестко, и холодок тревоги пробежал по спине Гордона. Неужели Дин все-таки не даст денег?

- Мне казалось, что ты немножко веришь в меня.

- Я верил в тебя. А теперь ты в таком состоянии, что я начинаю сомневаться.

- Да разве я обратился бы к тебе с такой просьбой, если бы не дошел до крайности? Или ты думаешь, что мне все это приятно? - Гордон умолк и прикусил губу, чувствуя, что в его голосе звучит гнев: он понимал, что нельзя давать себе воли. В конце концов, он ведь проситель.

- У тебя все получается удивительно просто, - сердито сказал Дин. - Ты ставишь меня в такое положение, что, не дай я тебе денег, я буду просто скряга. Да, да, не спорь. Однако, да будет тебе известно, мне совсем не так легко раздобыть три сотни долларов. Не так уж много мне дают на расходы, чтобы такая сумма не пробила основательной бреши в моем бюджете.

Дин поднялся со стула и начал одеваться, тщательно отбирая каждую деталь своего костюма. Гордон стиснул руками края постели, отчаянно стараясь удержаться от слез. Голова у него кружилась и разламывалась от боли, горло пересохло, во рту был какой-то неприятный, горьковатый вкус. Он чувствовал, как озноб мурашками пробегает по телу, и ему казалось, что он стоит под холодной капелью.

Дин не торопясь повязал галстук, расчесал щеточкой брови и старательно выковырял из зубов застрявшую там табачную крошку. Затем наполнил портсигар сигаретами, задумчиво швырнул пустую коробку в мусорную корзину и спрятал портсигар в карман.

- Ты завтракал? - спросил он.