Песнь камня   ::   Бэнкс Йен

— Морган, — медленно повторяет она. Из группы на дороге снова раздается крик. Лейтенант хмурится и смотрит туда. — Ранение в живот, — тихо говорит она, двумя пальцами барабанит по полированной обшивке дверцы. Бросает взгляд на два тела возле горящего фургона. Вздыхает, — Только для первой помощи? — спрашивает она. Я киваю. Она хлопает по мягкой внутренней обивке, спускается и идет к сгрудившимся впереди ополченцам. Кучка распадается, солдаты ее пропускают.

В центре лежит на боку юноша в форме, руками обхватил живот, трясется и стонет. Наша лейтенант подходит к нему. Кладет винтовку на дорогу и садится на корточки; она гладит парня по голове и тихо говорит ему что-то — одну руку кладет ему на лоб, другой ощупывает свое бедро. Она кивает, чтобы двое других отошли — те расступаются, — потом наклоняется и целует молодого солдата в губы. Глубокий, неторопливый, почти страстный поцелуй; их все еще связывает нитка слюны, пойманная косым солнечным лучом; лейтенант медленно отстраняется. Их губы едва разъединяются, и тут гремит револьвер, направленный раненому в висок. Голова дергается, будто от сильного удара, судорога скручивает тело, потом оно расслабляется — и кровавый фонтанчик плещет вверх и на дорогу. (Я чувствую твою руку на плече, она вцепилась мне в кожу через пиджак, ворс и рубашку.) Молодой солдат вытягивается и мягко шлепается на спину — рот открыт, глаза закрыты.

Лейтенант тут же встает, перекидывает винтовку через плечо. Дарит мертвецу последний взгляд, затем оборачивается к одному из тех, кто стоял возле раненого:

— Мистер Рез, проследите, чтобы его достойно похоронили. — Она запихивает еще дымящийся револьвер в кобуру, смотрит на тела двух гражданских, что лежат возле фургона. — А этих оставьте собакам. — Возвращается к нашей коляске, рывком выдирает из кармана серый платок и прикладывает к лицу, стирая крошечные пятнышки юной крови. Снова запрыгивает на подножку, локтями упирается в дверцу.

— Я спрашивала насчет оружия, — говорит она.

— У м… у меня есть дробовик и ружье, дрожащим голосом отвечаю я. Смотрю на дорогу. — Они нам могут понадобиться для…

— Где они?

— Здесь, — медленно встаю и смотрю вниз на ящик под кучерским сиденьем. Лейтенант кивает солдату, — я не заметил его с другой стороны экипажа, — тот запрыгивает внутрь, открывает ящик, осматривает его и вытаскивает масляно тяжелую сумку, куда я упаковал ружья; заглядывает в нее, затем выпрыгивает.

— Ружье не военного калибра, — протестую я.

— А. Ну, значит, из нее не застрелишь солдата, — отвечает лейтенант, простодушно кивая.

Смотрю туда, куда мы направляемся.

— Умоляю вас, мы не знаем, что нас ждет…

— О, думаю, вам не стоит об этом беспокоиться, — говорит она, шагая еще на одну ступеньку и снова кивая. Солдат, что взял ружья, опять забирается внутрь. Он обыскивает меня, умело, но не грубо, лейтенант попеременно усмехается мне и улыбается тебе, а ты все смотришь, руки в перчатках стиснуты, но заметно дрожат. От солдата несет кислятиной — почти воняет. Он не находит ничего достойного демонстрации, за исключением тяжелой связки ключей, которую я утром сунул в карман. Он кидает ключи лейтенанту, та ловит одной рукой и разглядывает, поднимает и поворачивает к свету.

— Мощная связка ключей, — говорит она и смотрит вопросительно.

— От замка, — объясняю я. Слегка смутившись, пожимаю плечами. — На память.

Она со звоном крутит их на руке, затем размашисто кидает в карман драного кителя.

— Знаете, Авель, нам нужно куда-то забиться на некоторое время, — говорит она. — Чуточку отдыха и развлечений. — Улыбается тебе, — Замок далеко?

— Сюда мы ехали с рассвета, — говорю я.