Пилот первого класса   ::   Кунин Владимир Владимирович

 – тут же ответил этот рыжий. – Это значительно более ранняя модель... На этом самолете в девятьсот восьмом разбился Сергей Исаевич Уточкин. К счастью, он отделался легкими ушибами, а самолет удалось, как вы видите, недурно починить.

И тогда я подумала, что впервые вижу мальчишку, которому так шли бы рыжие волосы.

– Слушай, – сказала я. – У тебя пожевать чего-нибудь не найдется? Буквально подыхаю...

Он подмигнул мне и вытащил откуда-то кулек с конфетами «Старт». Я набросилась на эти конфеты.

Мы уже летели, и все внизу было маленьким и медленным. Димка что-то изредка бормотал в микрофон, но я не слышала что. Когда же он о чем-нибудь спрашивал меня и я ему отвечала, нам приходилось наклоняться друг к другу – мешал шум мотора.

Я лопала конфеты и смотрела на его руки – сильные, не мальчишеские, покрытые ровным темным загаром и нежными короткими золотистыми волосиками.

– Ты как в эту дыру попала? – прокричал мне Димка.

– У нас здесь весь курс был. – Я придвинулась к нему поближе. – Коровники строили, зернохранилища... А как уезжать собрались, я фолликулярной ангиной заболела...

– Какой?

– Фолликулярной!

Димка с уважением покачал головой.

– Все уехали, а я вот... На перекладных...

– Как тебя зовут? – крикнул Димка.

– Лена.

Что-то мне в нем ужасно нравилось!

– Тебе вообще-то куда? – спросил он.

– В Москву.

Димка покровительственно улыбнулся, щелкнул по приборам и пренебрежительно сказал:

– На этой лайбе до Москвы не доползешь...

И тут меня черт дернул сказать:

– До Москвы я и не прошу. Мне хотя бы до Хлыбова...

– Ну, до Хлыбова-то запросто! – лихо ответил рыжий Дима.

Я посмотрела на него и поняла, что ему очень хочется произвести на меня впечатление. И дура этакая, еще и подлила масла в огонь:

– А старик на земле сказал, что ваши самолеты до Хлыбова не летают...

Несколько секунд он молчал. Поглядывал на приборы, на землю – принимал какое-то важное для себя решение. Наверное, принял, строго посмотрел на меня и высокомерно произнес:

– Кто не летает, а кто и летает....

Мне бы остановить его, набраться мужества и сказать, что он мне и так уже очень нравится... Но я молчала. И он, глупенький, принял мое молчание за ожидание подвига, поправил микрофон и занудливо заговорил, глядя прямо перед собой:

– Сантонин... Сантонин... Я – борт триста семнадцать. Я – триста семнадцать...

До сих пор простить себе этого не могу...



ДИМА СОЛОМЕНЦЕВ

Она тут абсолютно ни при чем. Если кто-нибудь и виноват в этой истории, так это только я. Только я...

Мне так захотелось ее подбросить в Хлыбово, что я ей сказал:

– Заткни уши.

А она меня не поняла, сделала такую брезгливую мордочку и говорит:

– Умоляю, не надо! Я не терплю мата...

Я рассмеялся и успокоил ее.

– Я буду гнусно врать, – сказал я ей. – Но это будет святая ложь...

И я снова стал вызывать Добрынино:

– Сантонин... Сантонин... Я – борт триста семнадцатый...

С недавнего времени я стал замечать в себе удивительное свойство – оказывается, я могу одновременно думать о двух самых разных вещах, причем без каких бы то ни было малейших ассоциативных связей. Этим открытием я начисто перечеркнул труд целого коллектива авторов одной восьмистраничной научно-популярной брошюрки, которую я недавно прочитал в нашей поликлинике. Видимо, просто авторы забыли о некогда существовавшем человеке по имени Кай Юлий Цезарь и не знали меня.