Пирамида. Т.1   ::   Леонов Леонид

Впрочем, та ждала большего эффекта вплоть до рвоты зеленой слизью, как однажды на том же месте, в сходном же припадке случилось с ней самой.

Разговор о случившемся завязался у них лишь на обратном пути, когда просвещенный деятель кино попытался подвести научно-оправдательную базу под свое прискорбное поведение.

— Представляю, с каким нетерпением пани Юлия ожидает от меня... ну, моих впечатлений, — солидно, местами с переходом на басок, заговорил Сорокин. — Надо отдать справедливость, лихо там у вас задумано: миракль, чистейший миракль! Само по себе пространственное ощущенье было мне до такой степени в новинку, что я до сей поры не могу толком постичь мое фиаско. И вы представляете, конечно, как загремит картина с вашим участием, которую я заочно и творчески успел полюбить, если бы о нем проведали наши присяжные хохмачи с Потылихи... Кстати, очень громко я кричал?

— Как вам сказать, не очень. Мне давно хотелось полечить вас, Женя, от цинического презренья к тайнам, но вы как-то слишком быстро сглотнули мое лекарство. Так что же именно, если в двух словах, испытывали вы в итоге?

Благоприятно отозвавшись о живописных странностях ее подземного хозяйства, Сорокин оговорился, что сооружения и события нашего времени нередко сбивают с толку показной грандиозностью размаха, которым нередко движет до ничтожности крохотная пружинка. Нет, ему далеко не целиком понравился этот многослойный мираж, обусловленный мощным электромагнитным полем нераскрытого пока происхождения и в общем-то смахивающий на пену из мыльных пузырей, радужную оболочку которых физика не сегодня-завтра проткнет насквозь электронным пучком, как пальцем, не обнаружив особо примечательного на его конце. Правда, изустная история человечества изобилует псевдомагическими феноменами такого рода, но подобно тому, как в армии в победном продвижении обтекают мелкие крепости, всякие огневые точки долговременного сопротивления в расчете на их самостоятельное затуханье в тылу, так и наука разумно исключает разные загадочные частности из поля зрения, ибо стоит ли портить фасад, престиж и прозрачную логику естествознанья ради нескольких сомнительных исключений? Да мало ли что может причудиться современному человеку с его памятью и знанием, с выращенной на них плесенью ущербных концепций — в колдовском зеркале абсолютной пустоты!... Тем не менее Сорокин рассчитывал уже через недельку, как только станет вновь пригодным для интеллектуального употребления, с позволения пани Юлии, еще разок обревизовать ее подземный музей, который теперь представлялся ему в чем-то сродни обыкновенному подвалу с нетопырями.

В особенности последняя, в растяжку произнесенная сорокинская фраза с парой ученых словец вовсе не понятного значения выразила его готовность к глубокому философскому раздумью, несмотря на досадную нравственную травму. Когда же Юлия, обернувшись к нему на сиденье и, видимо, торопясь по горячему следу, пока не остыло, выведать для человечества переживанья гения, попросила его описать свое тогдашнее психофизическое состоянье — «хотя бы на что это похоже», то режиссер тотчас воспользовался счастливым случаем искупить, загладить научным анализом, поправить в глазах собеседницы свое пошатнувшееся реноме.

— Трудно подобрать сравненье... — сказал Сорокин, вдохновляемый молчанием Юлии, участливо коснувшейся его рукава, — но в целом это слагается в своеобразную фугу, требующую... ну, я бы сказал, даже стихотворного пересказа, пожалуй. Представьте, цельного литья маховик внутри вас срывается с оси и, подскакивая в силу получившейся децентрации, убегает... и вы с ним куда-то. Но скачки переходят в ритмичные пространственные петли, всякий раз просекающие плоскость сознанья с одновременным сокращением диаметра и убыстрением цикла...