Письма к Юлии Губаревой   ::   Довлатов Сергей Донатович

26 сентября (1988)

Милая Юля, спасибо за письмо, телеграмму своевременно получил и был тронут, тем более что сам ничьих дней рождения не помню, кроме Катиного и Колиного, да и то лишь потому, что Коля родился в один день с Гитлером, а Катя - с Пушкиным.

Все лето мы с Леной занимались покупкой дома в ста милях от Нью-Йорка, это было необходимо, чтобы закрепить и сохранить деньги, свалившиеся мне на голову из одного беспечного издательства. Хранить деньги в банке мы не можем (долго объяснять - почему), а дом, даже самый паршивый, - это нечто такое, что дорожает + земля - единственный товар, которого не становится больше даже в Америке, короче, мы вынуждены были сделать это, на всех этапах нас обманывали, и в результате мы все же купили акр земли с домишкой на фантастических по кабальности условиях: 16 тысяч сразу (семь с половиной из которых мы назанимали) и остальные 34 тысячи в течение двух лет. Иными словами, едва перебравшись из категории "вопиющая нищета" в категорию "опрятная бедность", мы купили дом (портрет которого прилагаю) и теперь два года вынуждены провести в строжайшей экономии. Я - единственный в семье понимаю, насколько авантюрно все это предприятие, но выхода не было: в Америке деньги, не закрепленные каким-нибудь страховым, банковским или частнособственническим коэффициентом, тают стремительно. В общем, нам предстоят два тяжких года, зато этот блядский дом, если все будет в порядке, на 30 - 40 процентов решает проблему нашей старости. Прости за столь обстоятельную и малоинтересную информацию.

Войнович рассказывал: "Шесть лет я живу в Германии. Языка практически не знаю. Ассимилироваться в мои годы трудно. Да и ни к чему. И все-таки постепенно осваиваюсь... И даже с немецким языком проблем все меньше. Однажды шел я через улицу. Размечтался и чуть не угодил под машину. Водитель опустил стекло и заорал: "Du bist ein Idiot". И я, - закончил Войнович, - неожиданно понял, что этот тип хотел сказать..."

(Из книги М. Волковой и С. Довлатова "Не только Бродский")

По Нью-Йорку бродят в неисчислимом количества советские граждане, причем это выглядит так естественно, что я уже несколько раз слышал восклицания: "Где же Гордин? Где же Валерий Попов?", как будто Бродвей самое подходящее место для них. Здесь Женя Рейн, дня за три до него прилетел Толя Найман, 1 октября прилетает Кушнер, из Калифорнии на похороны Генки Шмакова явилась Ася Пекуровская, Бродский по тому же грустному поводу (Шмаков умер от СПИДа) вернулся из Лондона, в общем - сошлась вся улица Рубинштейна. 29-го, в четверг, у Рейна с Иосифом совместный вечер, а обо мне в программе сказано: "Участвует Довлатов" - буду держать микрофон или воду менять в графине.

Ты пишешь, чтобы я прислал свои книжки, и какие-то экземпляры двух или даже трех последних (всего их - одиннадцать, правда, все тоненькие) у меня есть, но я не уверен, что перестройка зашла так далеко, что эмигрантские книжки можно посылать на общих основаниях. Во всяком случае, Лева Аннинский в Лиссабоне отказался взять мою книжку, короче - я всучу для тебя парочку с кем-то из ленинградцев (извини за стиль - "всучу с кем-то"), может быть, с Кушнером. В свое время я давал что-то Гранту Матевосяну для передачи Тамаре. Соснора тоже кое-что брал с собой. Однако не уверен, что все это достигло цели. Ты не так уж много потеряла.

В течение месяца у меня выйдут по-русски две штуки, затем, ближе к весне - одна по-английски, на которую мы возлагаем некоторые денежные упования, а дальше - видно будет. Вообще-то мой литературоцентризм

изрядно поколеблен рождением младшего ребенка, и теперь я больше отец, чем подающий надежды литературный изгнанник. Кстати, у Аксенова на стене висит что-то вроде стенгазеты, и там под фотографией голого Никеши сказано: "Русский писатель в изгнании".