Письмена на теле   ::   Винтерсон Джанет

Почему мужчины любят все делать вместе? Я говорю им (подражаю Инге): "Этот писсуар символ патриархата и должен быть уничтожен". И потом (уже своим голосом), "Моя подружка сейчас подсоединяет взрывное устройство, не будете ли вы против закончить процедуру?".

Как бы вы поступили в такой ситуации? Разве грядущая кастрация с последующим смертельным исходом не заставляет мужчину побыстрей вытереть свою штучку и убежать?

Они не убегали. Снова и снова они не убегали, только пренебрежительно стряхивали капли мочи и обменивались мнениями по поводу разумности побега. У меня достаточно мягкие манеры, но я не терплю невежливости. Я понимаю, что в такой работе как эта, очень полезно иметь при себе пистолет.

Я вытаскиваю его из кармана своих "вторичного сырья" шорт, (да они были у меня долгое время) и направляю дуло на ближайший болтунчик. Это производит небольшой эффект и один из парней говорит: "У тебя с головой все в порядке или как?". Он говорит это, но тем не менее, застегивает ширинку и смывается. "Руки вверх, мальчики", говорю я. "Нет, пожалуйста, не трогай руки, пусть они сами высохнут на ветру".

В этот момент до меня доносятся первые такты "Странников в ночи" . Это Инге подает сигнал, о том, что готовы мы или нет, но в нашем распоряжении осталось пять минут. Я выталкиваю своих неверующих Фом Джонсонов через двери и бросаюсь бежать. Мне нужно забежать в передвижной бургер-бар, который Инге использовала как укрытие. Я подлетаю к ней и оглядываюсь назад, глядя в просвет между булочками. Это был красивый взрыв. Прекрасный взрыв, может быть слишком хороший для взрывчатки запечатанной в плетенную бутыль. Мы одни на краю города - террористы ведущие славную борьбу за более справедливое общество. Мне казалось что я люблю ее; а потом появились голуби.

Она запретила мне звонить ей по телефону. Она сказала, что телефоны созданы для секретарей на телефоне, которые по сути своей женщины без статуса. Я: "Хорошо. Я тебе напишу. Она: "Плохо". Почтовая служба находится в руках деспотов, которые используют непрофсоюзный труд. Что нам оставалось делать? Мне не хотелось жить в Голландии, ей не хотелось жить в Лондоне. Как мы могли общаться?

Голуби, сказала она.

Вот таким образом у меня и появилась комната на чердачном этаже, арендованная у женского института Пальмико. Я не очень высокого мнения о женских институтах в любом случае - они первыми начали борьбу против аэрозолей, содержащих препарат СFC и создали плохие Викторианские губки, но по большому счету мне все равно. Самое главное было то, что их чердачный этаж смотрел точно в сторону Амстердама.

Моя история вызывает у вас недоверие? Почему мне было не бросить эту Инге и не пойти в клуб для одиноких сердец? Ответ будет: из-за ее грудей.

Они не были очаровательно высокими, подобно тем, которые женщины носят как эполеты, как знак ранга. Они также не были эротической фантазией плейбоя. Они отдали свою дань времени и начали покоряться настойчивости гравитации. Их плоть была коричневой, круги вокруг сосков еще темней, а сами соски черные. Мои цыганские подружки, называю я их, но не ее. Они были для меня определенным символом культа, просто так, без всяких двусмысленностей не как эрзац матери или что-то еще в этом роде. Фрейд был не прав. Иногда груди это груди, это груди...

Десять раз я беру трубку телефона. Шесть раз я кладу ее назад. Возможно она бы не ответила. Она держала телефон отключенным, кроме тех случаев, когда ей звонила мать, которая жила в Роттердаме. Она так и не объяснила как она узнает кто звонит - мать или секретарь на телефоне. Как она узнает кто звонит - секретарь на телефоне или я? Мне хотелось поговорить с ней.

Голуби: Адам, Ева и Быстроцелуй не смогли долететь до Голланд. Ева не улетела дальше Фолкстона.