Письмо   ::   Люксембург Эли

В гостиницу на берегу моря. Первый день они купаться будут, на пляже загорать. Бульончик цыплячий к обеду, рыбка фаршированная. И повезет их Наум дальше, в экскурсию по стране... И где угодно остановится. Пусть выходят, руками пощупают: вот она, страна наша! Ради этого стоило терпеть! И работал бы Наум на своем удивительном автобусе хоть тысячу лет, не надоело бы. Да, но как быть, если спросят люди: а сам ты, приятель, где проживаешь. В Хайфе? Или в Иерусалиме? Или кибуцник ты? И что им Наум ответит? Что живет он в дождливом городе, погибая от отчаяния. А все это бред, галлюцинации. И чувствует порой обольстительный соблазн самоубийства. Как оглянется вокруг - ставни глухие, дверь на замке. Призрак собственного деда готов подозревать... Но нет, убить себя глупо. До родины осталось рукой подать. Умереть на пороге родины!? Немного терпения - и станут пускать, никуда не денутся. Подарки еще в дорогу давать станут, на руках до границы понесут.

"Вы слушаете радиовещательную станцию Израиля из Иерусалима. В заключение нашей передачи следующее сообщение..."

Ни черта не слышно! Всем ухом прилип Наум к своему "японцу".

"На днях получено письмо от группы евреев, проживающих... они обращаются к правительству с просьбой... выехать... говорится, что вот уже в течение ряда лет... безуспешно... свое желание выехать эта группа объясняет исключительно... родине предков, с которой их связывают исторические корни... пишут, что неоднократно обращались во всевозможные инстанции, но каждый раз... они просят ходатайствовать за них... пишут, что материально обеспечены... ни в чем не... однако..." Затем следуют подписи.

Пискнули шесть сигналов и грянул марш. Подбросило Наума со стула, взволнованно принялся он бегать по комнате, заламывая руки и восклицая:

- Ну вот, а я что говорил? Существуют же приемы борьбы! Надо писать, протестовать, завалить их письмами, сотни, тысячи писем, нет, всех не перевешают, не пересажают, не те уже времена, весь мир за нас заступится. Ай, молодцы, ай, смельчаки, первые ласточки, буревестники, как же письмо переправить им удалось, немыслимо, невероятно...

Через несколько стен, во втором подъезде, живет Симон Шомпол. Приличная квартира - две комнаты, мебель импортная, ковры на полу и на стенах истосковалось живое сердце по домашнему уюту за годы заключения в лагерях вечной мерзлоты.

Живет Симон общей судьбой со своим народом, чувствует великий час. Исходом на родину заняты его мысли. Видит он море штормовое, сплошь усеянное головами погибающих людей. Плывут они все вразброд, кто куда. И не знают даже, где он, берег спасительный. Грозят людям хищники с неба. Снизу их цапают прожорливые акулы. Один лишь Симон знает, в какой стороне суша твердая, куда всем направиться. Но не может крикнуть, чтоб его услышали...

Последнее сообщение из Иерусалима взволновало семью Шомпол. Точно маяк вспыхнул Симону со спасительного берега. Не стал он размышлять много и предаваться огню эмоций. Сел за стол и тоже взялся писать письмо.

- Я буду тебе помогать, - сказала жена.

- Хорошо, - ответил Симон. - Сначала сам попробую.

- Сообщай одни факты. Излагай юридическим языком. Слышал, как эти грузины сделали?

"После войны вместе с родителями вернулись мы из эвакуации..." написал Симон. И новые слова затеснились в голове, стали рваться на бумагу, как на свободу. Ах, до чего легко говорить о себе правду! Это вам не личный листок в отдел кадров, где надо лгать и изворачиваться.

- Слышишь, Танечка, я прямо с нашего дела начну!

- Совершенно правильно! И про эти доклады гнусные в Цилечкиной школе не забудь.

"Учились в восьмом классе, всем нам казалось, что после такой войны, после такой катастрофы, случившейся с нашим народом, кончатся издевательства над нами.