Убийство   ::   Томпсон Джим

Или даже вообще никакой. Музыку не должно осквернять, иначе ей лучше вообще не существовать, вот в чем все дело. Если бы только для нее это имело такое же значение, как для меня...

Конечно, ничего подобного не было. Конечно, для нее это не имело такого значения, как для меня. Не имело и для Джейни. Вообще больше ни для кого.

Кроме меня.

Она медленно расстегнула платье. Медленно стянула его с плеча. Я таращился на нее и ухмылялся, потому что мне хотелось рыдать и вопить. И тут темнота хлынула на меня снизу и обрушилась сверху.

Я очнулся. Она стояла передо мной на коленях, прижимала к себе мою голову и была вся мокрая от моих слез. Она обнимала меня и плакала.

— Мистер Макгайр... Что случилось, мистер... дорогой, миленький... Что я такого...

Она гладила меня по голове, целовала в лоб и шептала:

— Так лучше, любимый? Теперь моему мальчику лучше?

— Ты мерзкая, подлая шлюшка, — ответил я.

В четверг вечером, когда мы приехали, Пит Павлов встретил нас на станции. Ребята и Дэнни отправились в свои коттеджи, а мы с Питом зашли к нему в контору.

Мне нравится Пит. Нравится его прямота, его манера сразу переходить к сути дела. Компромисс не для него, он всегда знает, что ему нужно и ни на что другое никогда не соглашается.

Он ничего не спросил ни о Джейни, ни о новом оркестре. У меня были свои дела, а у него — свои. Поэтому он просто налил нам по стаканчику, угостил меня сигарой и поинтересовался, не знаю ли я; как можно побыстрее отхватить тысяч десять или двадцать. Я ответил, что был бы сам не прочь узнать. Он пожал плечами и сказал, что не слишком на меня рассчитывал. Потом добавил:

— Извини, Мак. — Он всегда называет меня Маком. — Думаю, ни к чему просить тебя, чтобы ты помалкивал.

— Все нормально, — ответил я. — Похоже, дела идут неважно, Пит?

Он ответил, что они просто никуда не годятся. Настолько, что он сам поджег бы все свои гостиницы, если бы мог на этом заработать.

— Но все упирается в эти чертовы страховые компании, — пояснил он. — Знаешь, я теперь понимаю, почему столько народу гибнет на пожарах. Потому что эти самые компании не платят за пустые здания. Я давно подпалил бы свои, если бы не боялся кого-нибудь поджарить.

Я засмеялся и кивнул. Не знал, что ему сказать. Мне было ясно, что он хочет услышать.

Но я ничего не сказал. Он продолжал рассказывать о своих проблемах. Дело в том, что здесь, в городе, он ни во что не вкладывал деньги, а вел все свои дела за наличные. Потом, когда ситуация осложнилась, он обратился к посреднику в Нью-Йорке и теперь выплачивал убийственные проценты.

— Когда речь идет о выгоде, никакие законы не действуют, так и знай. Если мне не удастся раздобыть десять — двадцать тысяч, я буду просто уничтожен. — Он загрузил в себя порцию жевательного табака и с сардоническим выражением на лице зачавкал. — Наверное, я сам в этом виноват. Все мое чертово упрямство. Когда дела только начали буксовать, мне стоило пойти на уступки.

— Ты бы не смог этого сделать, Пит, — сказал я ему. — Если бы ты умел уступать, то никогда не стал бы тем, чем стал.

Он ответил, что и сам это знает. Сказал, что сдаваться не умеет и учиться не собирается.

— Слушай, Пит, — сказал я ему. — Ты заключил с агентством контракт, изменить это не в моих силах. Но я могу уменьшить твои расходы.

— Иди к черту, — ответил он, — ты, уродливый, косматый ублюдок-переросток.

Он прошелся по комнате, ворча, что таких, кому следовало бы перерезать глотку, он знает чертовски много и без меня, тупоголового сукина сына, имеющего наглость навязываться ему в опекуны.

— Нет, — объявил он. — Не настолько все плохо. Будь это так, я не стал бы с тобой связываться на это лето.

— Может, и не стоило.