Платформа   ::   Уэльбек Мишель

В случае прямого наследования налоги невелики, даже если родственные узы бы­ли не слишком крепки. После всех выплат у меня останется миллиона три – около пятнадцати моих годовых зарплат. Приблизительно за та­кую сумму неквалифицированный рабочий в Западной Европе вкалыва­ет в течение всей трудовой жизни; словом, деньги немалые. Можно за­жить по-человечески; хотя бы попробовать.

Через несколько недель я наверняка получу письмо из банка. Поезд подъезжал к Байе, я уже представлял себе, как сложится разговор. Со­трудник филиала констатирует значительные поступления на мой счет и попросит уделить ему несколько минут – рано или поздно любому че­ловеку может понадобиться посредник в размещении капитала. Я отне­сусь к его предложению настороженно, скажу, что хотел бы вложить деньги самым надежным способом; он выслушает мой ответ – ответ ти­пичный – с легкой улыбкой. Ему прекрасно известно, что новички в большинстве своем предпочитают надежность прибыльности; он с кол­легами частенько над этим посмеивается. Мне следует правильно по­нять его: в вопросах распоряжения имуществом и вполне зрелые люди ведут себя как сущие новички. Он, со своей стороны, желал бы привлечь мое внимание к несколько иному сценарию, оставив мне, разумеется, время на размышление. Почему бы, в самом деле, не вложить две трети состояния под незначительные, но гарантированные проценты? И по­чему не инвестировать оставшуюся треть более рискованным образом, но с возможностью реального увеличения капитала? Я знал, что, пораз­мыслив несколько дней, соглашусь с его доводами. Ободренный моим согласием, он с неподдельным воодушевлением возьмется за подготовку документов; на прощанье мы с жаром пожмем друг другу руки…

Я жил в стране умеренного социализма, где обладание материальны­ми благами неукоснительно охраняется законом, а банковские вклады защищены могущественными государственными гарантиями. Мне не грозило ни разорение, ни злостное банкротство, если, конечно, я не стану выходить за рамки законности. Короче, мне больше не о чем было особенно беспокоиться. Впрочем, я и прежде ни о чем особенно не беспокоился: учился серьезно, хотя блистать не блистал, по окончании института сразу устроился в государственный сектор. Это было в начале 80-х, в эпоху модернизации социализма, когда руководимая незабвен­ным Жаком Лангом [1] культура купалась в роскоши и славе; при приеме на работу мне положили приличную зарплату. А потом я состарился, на­блюдая без волнения за чередой политических перемен. Я всегда дер­жался вежливо и учтиво, меня ценили коллеги и начальство, однако тем­пераментом я обладал сдержанным и обзавестись настоящими друзьями не сумел. На Лизье и окрестности стремительно опускалась ночь. Поче­му я никогда не отдавался работе страстно, как Мари Жанна? Почему я вообще ничего в жизни не делал со страстью?

Последующие несколько недель не принесли мне ответа, а утром 23 декабря я взял такси и отправился в аэропорт.



3



И вот теперь я как дурак стоял один в нескольких метрах от окошечка «Нувель фронтьер». Субботнее утро, праздники; аэропорт Руасси, естествен­но, битком набит. Жители Западной Европы, как только выдается у них несколько свободных дней, разом устремляются на другой конец света, облетают пол земного шара – словом, ведут себя так, будто из тюрьмы сбежали. Я их не осуждаю; я сам собираюсь поступить точно так же.

Мои мечты банальны. Как и прочих европейцев, меня тянет путеше­ствовать. Занятие это сопряжено с трудностями: языковой барьер, пло­хая организация общественного транспорта, страх, что тебя облапошат или обокрадут: если называть вещи своими именами, меня тянет путеше­ствовать туристом.