По тюрьмам   ::   Лимонов Эдуард

Швы футболки рассматривает, стоя в резиновых перчатках на продоле, фельдшерица. Ее личность охраняют солдат с ротвейлером и спустившиеся для этого случая с этажей soldaten. Ищут у нас только насекомых. Потому что, помимо футболок, осматривают еще только головы. Мои средневековые волосы долгое время служили предметом ошеломляющим для фельдшериц. Теперь ко мне привыкли и только вздыхают, заглядывая меж моих длинных прядей.



ГЛАВА 2

В Саратов нас, революционеров, привезли на самолете. Спецрейсом. На правительственном «Ан» компании «Россия». На самолете этой компании обычно путешествуют президент, и правительство, и еще спикер Госдумы Селезнев. Очевидно, самолет одолжили ведомству ФСБ как родственникам президента и правительства. Команду из 18 солдат ФСБ, невиданного количества офицеров ФСБ и даже трех телеоператоров прислали в Москву из Саратова. 5 июля 2002 года меня вывели, обросшего, как аббат Фариа, в длинной олимпийке, с сумками в руках на крыльцо Лефортовской тюрьмы, и я замер, пораженный. Государство любит себя и любит устраивать во славу себе спектакли. Пространство дворика, его перспектива была убрана солдатами. Можно еще употребить выражение: было все в солдатах. Да еще в каких! Новенькие, с новыми пухлыми свиными мышцами (щеки, шея, оголенные до локтей руки — Pumping Iron). В руках — навороченные космические автоматы, словно у галактических пришельцев из Star Wars. Рукава новеньких камуфляжей завернуты до локтей, новенькие ботинки источают вонь всеми порами свиной кожи, новенькие кепки — околыши над глазами. Свиноматка этих воинов-свиней — Великая Империя Свиномордых Солдат, Соединенные Штаты Америки. В таких кабанов удобно стрелять, думал я, разглядывая их в июльском утреннем зное, прищурившись. Все это было бы военной комедией, если бы не мои такие тяжелые статьи.

— Поставьте сумки, — подсказал мне суфлер — простой soldaten из Лефортово. Он шел за мной сзади, как денщик, неказистый в своих старых, болотного цвета штанах и рубашке. Он нес мой пакет. Он, как и я, опешил от всего этого великолепия.

— Фамилия? Имя? Отчество? — возопил старший из свиноподобных, с самым ничтожным лицом, какое только возможно. Он стоял, расставив ноги, кепи на бровях, в одной оголенной до локтя руке — classeur, к телу которого американскими щипцами с пружинами была прижата русская эфэсбэшная бумага. За ним, как в амфитеатре, стояли полукольцом свежие воины Империи, нацелив в меня автоматы. Я сообщил ему мои ФИО и год рождения. Он потребовал назвать мои статьи. Я назвал и их. Меня сковали наручниками и провели к находящемуся в десятке метров автомобилю «Газель». Сняли наручники. Телеоператоры снимали происходящее, чуть ли не заглядывая мне камерой в рот, когда я заявлял себя и свои статьи… Посадили в горячий стакан. Я слышал, как они выводили и сажали моих ребят. Долго и бестолково рассаживались воины в автомобили сопровождения. Все это время я сидел, как индус, и медитировал, довольный, что оказался в темноте. В темноте было неописуемо хорошо, а стакан еще не успел нагреться. Поехали.

После путешествия по шумным, судя по звукам, улицам Москвы и по прямой длинной дороге со светофорами я наконец услышал свистящий шорох взлетающих авиалайнеров, царапающих воздух. И понял, что мы на аэродроме. Стало бесповоротно ясно, что мы полетим в Саратов, а не поплетемся поездом. Что неизбежного горемыкания этапа мы избежим…

Как всегда у русских, у них что-то не ладилось. Затерялся ключ от от нашего багажа, подъехавшего в другом автомобиле. Кто-то не подъехал. Звуковая картина происходящего могла бы называться: РАСПИЗДЯЙСТВО КАК РУССКАЯ ТРАДИЦИЯ. Далее я услышал, как один soldaten жаловался многим soldaten, что им приходится таскать вещи революционеров.