Подарок крестного   ::   Александрова Марина

Вспоминал он плавные изгибы бабьего тела, глубокие, чистые глаза ее под густыми ресницами, и сердце сладко замирало от этих дум.

Много баб перевидал на своем веку Василий. По юности стольких служанок попортил, что даже на батюшкину брань нарвался. Оженили его рано, боялись – забалуется. Отец с матерью супругу выбирали, и выбрали на славу – и богата, и рода старого, и собой хороша. Да вот только не пришлась она Василию по сердцу. Сколько годов с тех пор прошло, а до сих пор живут, как воюют. И не с чего вроде – молчалива Марфа, покорна, да холоднее сосульки. За высокомерие не раз бивал ее Василий. И знала ведь гордячка, что худо придется, а все равно, нет-нет, да и ловил на себе Василий холодный взгляд, яснее всяких слов говоривший: «На мои деньги есть, пить, да гулять изволишь, сударь!"»

В какой-то степени это было правдой. Однако Василий и сам приложил немалые усилия к тому, чтобы женино богатство не только сохранилось, но и существенно преумножилось. Оттого боярин злился на жену свою только сильнее.

По молодости гуливал Василий и вел жизнь веселую, хмелем полную. Из-за холодности супруги своей не пренебрегал он женскою ласкою, и умел ценить ее. Однако в последнее время чувствовал Василий, что становится стар для подобных веселий. Шумные попойки остались в прошлом, и уж не помнил он, когда в последний раз ночевал у веселой вдовушки.

Теперь же точно молния прошибла его. Так захотелось вдруг немолодому боярину ласки да любви, что хоть волком вой. Он представил себя в объятьях красавицы-хозяйки, и сердце подскочило в груди и застыло в предвкушении радости. Василию даже не было холодно, несмотря на то, что морозец был нешуточный.

Однако вскоре Василий был уже дома. Потом он удивлялся тому, что не смог найти дорогу в темноте. Днем это оказалось сделать проще простого.

Домашние встретили его радостно, но вместе с тем и настороженно – знали страшный хозяйский гнев и боялись его. Что, кстати сказать, было вовсе не напрасно.

Войдя в сени, Василий зычным голосом крикнул слугу. Через мгновение возле него стоял уже перепуганный Прохор. Помогая хозяину раздеться, он не переставал лепетать: «Слава тебе Господи! Жив и здоров наш хозяин!»

– Ну, что ты запричитал, как глупая баба? – не выдержал Василий. – Кабы я и вправду верил в то, что вы по мне горевали! А то ведь знаю я, отчего воешь! Боишься, что серчать буду на Игната и тебе заодно достанется!

– Не изволь на него гневаться, батюшка! – заскулил Прохор. – Игнат-то и сам лишь под утро явился, да весь промерзший, обмороженный!

– Не твое собачье дело решать, на кого мне гневаться, а кого миловать! – рявкнул Василий и тяжелой поступью направился к себе в опочивальню. Не на шутку испуганный Прохор следовал за ним.

– А что хозяйка дома? – спросил Василий.

– Уехамши, – робко ответил Прохор.

– Куда? – вовсе уж осерчал Василий.

– Того не ведаю, – осторожно ответил Прохор, и по его голосу понял Василий, что все он прекрасно знает, только молвить боится.

– Ты мне здесь не юли! – рявкнул Василий. – А не то я тебя вместе с Игнатом наказать прикажу! Ну-ка, сказывай, куда боярыня уехать изволила.

Прохор весь сжался, как будто увидев воочию картину жестокой над собой расправы.

– К дочери она поехала, – наконец выдавил он.

– Почто же она меня не дождалась? – удивился Василий.

Ранее Марфа одна к Насте не ездила и, вообще, бывала у нее довольно редко, в основном – на святые праздники.

– Неужто она об моей участи совсем не беспокоилась?!

Неужто все равно ей, жив я или нету меня боле на свете белом! – сердито произнес Василий, более разговаривая сам с собой, нежели обращаясь к слуге. – Али поспешила она всем рассказать, что сгинул я?

– Не извольте на боярыню гневаться! – вновь заскулил Прохор. – Дочь ваша рожает.