Подёнка - век короткий   ::   Тендряков Владимир

Настя взяла у Павлы ее полушубок, шерстяную шаль, Костя свез ее на заднем сиденье до автобусной остановки.

- Чего тебе валяться по чужим людям, управляйся там - да прямо к нам в село, с нами и переночуешь, утром в Утицы махнешь, - попросил Костя.

- Коль не запозднюсь, так и сделаю, - согласилась Настя.

В полушубке с чужого плеча, в чесанках с галошами она для Кости выглядела непривычно, словно бы и не своя, не родная.

Маруська в Загарье обрадовалась Насте. Старая дружба не вянет, помнит Маруська, как Настя к ней с бедой прибежала: поросята дохнут, выручай... Тогда Настя была простая свинарка, теперь - знатней по району человека нет, а вот ведь заходит, не забывает.

- Марусенька, любушка, тут у меня дел невпроворот - и в банке и в райкоме, до ночи задержусь, придется, видать, у тебя переночевать.

- Да господи! Место не заказано. Всегда рады...

Маруська - добрая душа, и дом у нее свой, и в каждой комнате кровать никелированная с периною...

- Только я могу и за полночь прийти. Знаешь, как у нас - толки-перетолки, заседания, конца не видно.

- Хоть к третьим петухам. Стучи в окно - открою. Постель тебе с вечера приготовлю, чистое постелю.

- Право, хлопот-то тебе со мной...

- Какие хлопоты? Полно-ко! Не чужие, чай.

Дни в начале зимы коротки, пока ехала да пока болтала с Маруськой темно, напротив райисполкома и почты зажглись фонари.

Настя забежала в банк, стукнула в кабинет к самому Сивцову, тот был рад ее видеть, рад помочь Настиной матери с пенсией, но нужны справки из райсобеса, справки из военкомата. Сивцов загибал пальцы на сухонькой руке, ласково посматривал сквозь толстые очки, а в голосе суровенькая вежливость - понимай: ты хоть и знаменитость, но и знаменитым законы писаны.

- Придется заночевать здесь, - со вздохом мирно сказала Настя. - Сегодня-то не успею достать...

В банке не задержалась, бросилась в райком. В райкоме не было ни Пухначева, ни Кучина - оба в разъезде: часть колхозов тянут с вывозкой хлеба. Говорила Настя с инструктором Лапшевым и ему сообщила:

- Здесь нынче заночую. Завтра утречком заскочу.

Из райкома направилась не к Маруське, а прямо к автобусной остановке, на ходу закуталась в шаль, подняла овчинный воротник, так что нос не виден, одни глаза. И неудивительно - морозец, чуть-чуть сыплет сухонький снежок.

Удачно рассчитала, автобус еще не ушел, иначе ждать бы часа два, не меньше.

Так и сидела укутанная до глаз в автобусе, делала вид, что дремлет. Почти все в районе ее знали в лицо, а тут еще впереди через два ряда торчал долговязый парень, техник-монтажник, что ставил механизмы в новом свинарнике. Он тоже не узнал Настю - попробуй-ка разглядеть, кто такая, когда полушубок чужой, а лицо укутано в шаль. Техник-монтажник сидел нахохлившись и читал книжку.

Он сошел в селе. Настя проехала еще три остановки, отсюда до Утиц прямая дорога через поля.

Дорога пустынная, кому придет охота в такую темень вылезать на холод из теплой избы. Настя, кутаясь в шаль, бежала почти бегом...

В Утицах избы теплились редкими огоньками - добрые люди сидели за самоварами, на сон грядущий гоняли чаи. Светилось и окно в доме Павлы - не ждет Настю, было сказано, что заночует в Загарье. А окна Настиного дома не светят - нет окон, нет самого дома, лежат кучей бревна да коченеет на морозе широкая печь.

Исхоженная тропинка, знакомая до последней выбоины, до последней вмятины - вслепую пробежишь, не споткнешься. Скорей, скорей... А за спиной вразброс - огоньки деревни, родной деревни, в которой уже больше не жить Насте - изба-то разобрана по бревнышку.

На дверях тяжелый амбарный замок, ключ от него из рук в руки днем передала Павле. Из рук в руки ключ с веревочкой... Скинула варежку, в варежке, в кулаке, давно уже грелся ключ, точно такой же... Кому знать, что их былл два, один запасной все время лежал на полочке в кормокухне над дощатым столом.