Убойные ребята   ::   Серегин Михаил Георгиевич

Сдать дела означало самому сунуть голову в петлю. Внезапно проснулась злоба. И что, эта рыхлая туша напротив, в кресле, в самом деле думает, что он, как зомби, покорно сунет свою голову в эту петлю? Принесет себя в жертву этим устаревшим давно «понятиям», по которым живет вот этот жирный полубезграмотный уголовник, возомнивший себя богом и царем города, да и всего края? Да никогда! Это глупо, глупо, и он не какой-нибудь малолетний «бык» из лагеря, где воры воспитывают себе смену – где эти лагеря, под Хабаровском, что ли, где-то в тайге? Нет!

– Ты меня понял? Иди!

– Хорошо, – пробормотал человек в черном костюме и вдруг широко шагнул к креслу паралитика. Мутно дернулись опухшие нездоровые веки, в него уперся немигающий взгляд хозяина. Хозяина? Да почему же! Разве это он, вот эта жирная немощная туша, вот уже целый год держит контроль над Владивостоком? Разве он ведет эту громадную, страшную, опасную работу, требующую постоянной отдачи, дикого напряжения, стальных нервов, совершенной расчетливости и бессердечия? Да нет, вовсе нет! Эта туша давно уже не способна ни на что, кроме как жрать за десятерых, тупо ходить под себя и отдавать вздорные распоряжения, да еще слепо верить, что это самодурство будет проведено в жизнь точно и беспрекословно. Слепо подчиняться!! Нет… рано или поздно ЭТО должно случиться, и пусть это произойдет сейчас. А если он выйдет из этой комнаты, то очень скоро этот черный костюм от «Brioni» сменится на похоронный смокинг и лаковые туфли на картонной подошве!

– Ты еще здесь? – глухо спросил паралитик. – Я же сказал, чтобы ты…

– Чтобы я!.. – перебил его тот. – Я-я! – прохрипел он с ганноверским акцентом и, выбросив перед собой две смуглые руки с клешневатыми кистями, вцепился в горло паралитика, затянутое жировыми складками. Под его пальцами перекатился ком, громадная туша захрипела, широко раскрыв глаза и выстрелив в убийцу мутным и ошеломленным взглядом… а человек в черном костюме, напрягая все силы, стискивал пальцы и выжимал жизнь из этого ненавистного жирного горла, из этого громадного, тошнотными запахами пропитанного тела. Никакой парфюм, никакие гели, кремы и дезодоранты не могли устранить эти запахи, застоявшиеся, тошнотворные запахи наполовину умершего уже тела.

Паралитик закричать не мог, только какой-то клекот вылетел из его перекошенных судорогой слюнявых губ. В громадном рыхлом теле еще таилась сила, и паралитик сумел оторвать от себя убийцу и оттолкнуть, отшвырнуть его к трюмо. Зеркало, казалось, пошло волнами, как будто бросили камень в вечерние воды, а потом, рассадившись на длинные кривые кинжалы, рухнуло на пол звенящей стеклянной грудой. Одним из осколков поранило предплечье человека в черном костюме, он вскочил, схватил кусок стекла, не замечая, что режет себя пальцы, но потом отшвырнул зеркальный обломок и снова вцепился в паралитика, жадно хватающего посиневшими губами воздух.

Сопротивляться у больного уже не оставалось сил. Все силы он вложил в тот бросок, что отшвырнул человека в черном костюме к зеркалу. Теперь он только дергался, приобняв убийцу за талию, словно партнершу в танце. Тот свирепо оскалил зубы, что есть силы вгоняя стальные пальцы в рыхлую и уже почти мертвую плоть.

Наконец паралитик затих. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок, мятая складчатая шея со красными отпечатками пальцев убийцы покрылась мелкими бисеринками пота. Из угла рта тянулась ниточка слюны.

Убийца некоторое время смотрел на него, склонив голову на правое плечо. Потом он переложил ее на левое плечо, прямо как попугай в клетке. Вынул носовой платок и стал промакивать порезанные пальцы. Из поврежденного предплечья шла кровь. Она уже пропитала рукав пиджака.