Поездка в Полесье   ::   Тургенев Иван Сергеевич

Я сидел, покачиваясь и тихо вдыхая сырой, немного резкий воздух, и все мои недавние мечтанья и сожаленья потонули в одном ощущении дремоты и усталости, в одном желании поскорее вернуться под крышу теплого дома, напиться чаю с густыми сливками, зарыться в мягкое и рыхлое сено и заснуть, заснуть, заснуть...

ДЕНЬ ВТОРОЙ

На следующее утро мы опять втроем отправились на "Гарь". Лет десять тому назад несколько тысяч десятин выгорело в Полесье и до сих пор не заросло; кой-где пробиваются молодые елки и сосенки, а то все мох да перележалая зола. На этой "Гари", до которой от Святого считается верст двенадцать, растут всякие ягоды в великом множестве и водятся тетерева, большие охотники до земляники и брусники.

Мы ехали молча, как вдруг Кондрат поднял голову.

- Э! - воскликнул он, - да это никак Ефрем стоит. Здорово, Александрыч, - прибавил он, возвысив голос и приподняв шапку.

Небольшого роста мужик в черном коротком армяке, подпоясанном веревкой, вышел из-за дерева и приблизился к телеге.

- Аль отпустили? - спросил Кондрат.

- А то небось нет! - возразил мужичок и оскалил зубы. - Нашего брата держать не приходится.

- И Петр Филиппыч ничего?

- Филиппов-то? Знамо дело, ничего.

- Вишь ты! А я, Александрыч, думал: ну, брат, думал я, теперь ложись гусь на сковороду!

- От Петра Филиппова-то? Вона! Видали мы таких. Суется в волки, а хвост собачий. На охоту, что ль, едешь, барин? - спросил вдруг мужичок, быстро вскинув на меня свои прищуренные глазки, и тотчас опустил их снова.

- На охоту.

- А куда, примерно?

- На Гарь, - сказал Кондрат.

- Едете на Гарь, не наехать бы на пожар.

- А что?

- Видал я глухарей много, - продолжал мужичок, все как бы посмеиваясь и не отвечая Кондрату, - да вам туда не попасть: прямиком верст двадцать будет. Вот и Егор - что говорить! в бору, как у себя на двору, а и тот не продерется. Здорово, Егор, божия душа в полтора гроша, - гаркнул он вдруг.

- Здорово, Ефрем, - медленно возразил Егор.

Я с любопытством посмотрел на этого Ефрема. Такого странного лица я давно не видывал. Нос имел он длинный и острый, крупные губы и жидкую бородку. Его голубые глазки так и бегали, как живчики. Стоял он развязно, легонько подпершись руками в бока и не ломая шапки.

- На побывку домой, что ли? - спросил его Кондрат.

- Эк-ста, на побывку! Теперь, брат, погода не та: разгулялось. Широко, брат, стало, во как. Хоть до зимы на печи лежи, никака собака не чукнет. Мне в городе говорил этот-та производитель: брось, мол, нас, Лександрыч, выезжай из уезда вон, пачпорт дадим первый сорт... да жаль мне вас, святовских-то: такого вам вора другого не нажить.

Кондрат засмеялся.

- Шутник ты, дядюшка, право шутник, - проговорил он и тряхнул вожжами. Лошади тронулись.

- Тпру, - промолвил Ефрем. Лошади остановились. Кондрату не понравилась эта выходка.

- Полно озорничать, Александрыч, - заметил он вполголоса. - Вишь, с барином едем. Осерчает, гляди.

- Эх ты, морской селезень! С чего ему серчать-то? Барин он добрый. Вот посмотри, он мне на водку даст. Эх, барин, дай проходимцу на косушку! Уж раздавлю ж я ее, - подхватил он, подняв плечо к уху и скрыпнув зубами.

Я невольно улыбнулся, дал ему гривенник и велел Кондрату ехать.

- Много довольны, ваше благородие, - крикнул по-солдатски нам вслед Ефрем. - А ты, Кондрат, напредки знай, у кого учиться; оробел - пропал, смел - съел. Как вернешься, у меня побывай, слышь, у меня три дня попойка стоять будет, сшибем горла два; жена у меня баба хлецкая, двор на полозу... Гей, сорока-белобока, гуляй, пока хвост цел!

И, засвистав резким свистом, Ефрем юркнул в кусты.

- Что за человек? - спросил я Кондрата, который, сидя на облучке, все потряхивал головой, как бы рассуждая сам с собою.

- Тот-то? - возразил Кондрат и потупился. - Тот-то? - повторил он.

- Да.