Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди   ::   на Гапалинь Майлз

Потом он отошел назад и достал много пар ботинок. Он предложил мне выбирать. Я выбрал самую роскошную пару; он взял у меня золотую монету, и мы оба поблагодарили друг друга. Я завернул ботинки в старый мешок, который был у меня с собой, и пошел своей дорогой, направляясь к себе в местечко.

Да, я чувствовал робость и стыд по поводу ботинок. Со дня великого праздника в Корка Дорха не видали ни ботинок, ни их следа. Предметом насмешек и шуток для людей будут эти светлые кожаные штуковины. Я боялся, что стану посмешищем для соседей, если не дать им возможности сперва приучиться к великолепию и важному виду этих ботинок. Я постановил припрятать ботинки и спокойно обдумать этот вопрос.

Через месяц или около этого я пришел в дурное настроение по поводу этих ботинок. Они были у меня, но как бы их и не было. Они лежали в земле, и мне не было никакой пользы от моей покупки. Они никогда не бывали у меня на ногах, и у меня не было даже минуты опыта пребывания в них. Если я как-то незаметно не поупражняюсь в этом и вообще в искусстве передвижения в ботинках, у меня вовеки не хватит храбрости носить их на людях.

Однажды ночью (ночь эта была самая ночная из всех, какие я когда-либо видел, по количеству дождя и по черноте кромешной тьмы) я тайно поднялся с тростниковой постели и вышел наружу, в ураган. Я добрался до места, где были погребены ботинки, и вырыл их из земли. Они были скользкие, мокрые, мягкие и податливые, так что я всунул в них ноги без большого труда. Я завязал шнурки и пустился шагать по окрестностям, в то время как пронзительный ветер рвал меня на части и порывы дождя с силой обрушивались на мою голову. Думаю, я прошел миль десять, прежде чем снова закопал ботинки обратно в землю. Они очень мне понравились, несмотря на то, как они жали, натирали и калечили ноги. Я был довольно сильно изнурен, когда добрался на рассвете до тростника.

Было время завтракать картошкой, когда я проснулся и не совсем твердо стоял на ногах, и тут я почувствовал, что что-то в мире было не так. Седого Старика не было дома, — чего с ним никогда не случалось прежде, когда бывала пора есть картошку, — и соседи стояли маленькими группками тут и там, в панике тихонько переговариваясь друг с другом. Вид у всего был потусторонний, и даже сам дождь выглядел как-то необычно. Мать моя была угрюма и молчалива.

— Неужели, о дражайшая, — мягко сказал я, — нынче пришел конец ирландской недоле, и бедняки ожидают, что весь мир взлетит на воздух?

— Сдается мне, дело обстоит еще хуже, — сказала она. Больше мне не удалось выжать из нее ни слова по поводу ее мрачного настроения.

Я двинулся наружу. Снаружи, в поле я увидел Мартина О’Банаса, который в страхе уставился на землю. Я подошел к нему и учтиво его приветствовал.

— Что за дурные вести дошли до нас, — спросил я, — или что за новая погибель суждена ирландцам?

Он некоторое время не отвечал мне, а когда заговорил, в голосе его была испуганная хрипотца. Он приблизил губы к моему уху.

— Вчера вечером в Корка Дорха побывало что-то недоброе, — сказал он.

— Что-то недоброе?

— Морской Кот. Смотри!

Он показал пальцем на землю.

— Взгляни на этот след, — сказал он, — и вот на этот, — они идут по всей округе!

Я тихонько ахнул.

— Их оставили не человеческие, не звериные и никакие другие из земных ног, — сказал он, — а Морской Кот из Тир Конелл. Да будем все мы здоровы, — гибельна, прискорбна и неописуема та злая судьба и те несчастья, которые ждут нас с этого дня. Поистине, лучше человеку уйти в море и переправиться в вечность. Как ни скверно это место, но поистине адские дела ждут нас в Корка Дорха.

Я встревоженно согласился с ним и ушел. Конечно, Мартин и соседи имели в виду след моих ботинок.