Ученик еретика   ::   Питерс Эллис

Возможно, однако, что принц, несмотря на свой нежный возраст, обладает твердостью характера и действует в собственных интересах. Это неудивительно: отважный отец имеет отважного сына. «Мы еще услышим об этом Генрихе Плантагенете, который сейчас в Бристоле учит уроки», — подумал Кадфаэль.

— Мне пора идти, — сказал Хью, лениво потягиваясь: на пригреве его разморило. — Клириков я сегодня достаточно навидался. Кадфаэль! А ты так и не принял сан? Это спасло бы тебя от преследования светских властей, доведись им прослышать о твоих проделках. Пусть уж лучше аббат тебя судит, а не я.

— Придержи-ка лучше язык! — посоветовал Кадфаэль, неспешно поднимаясь с места. — В девяти из десяти случаев ты замешан вместе со мной. Забыл, как прятал лошадей от королевской облавы, когда…

Хью со смехом обнял друга за плечи.

— О, если ты начнешь вспоминать, я готов с тобой посоперничать. К чему прошлое ворошить? Мы с тобой всегда отличались благоразумием. Пойдем, проводи меня до ворот. Скоро начнется вечерняя служба.

Приятели не торопясь проследовали по дорожке, посыпанной гравием, вдоль изгороди и вышли в цветник, где росли розы. Брат Винфрид уже возвращался с горохового поля. Он быстро шагал с лопатой на плече.

— Приходи взглянуть на крестника, — сказал Хью, когда они обогнули изгородь и с большого монастырского двора стал слышен похожий на деловитое гудение пчел в улье говор толпы. — Едва мы подъехали к городу, Жиль спросил о тебе.

— Приду, приду… Я скучаю без него, и все же лучше малышу провести лето на воздухе, чем сидеть здесь взаперти. Что Элин?

Кадфаэль расспрашивал спокойно, зная: Хью сразу же сказал бы ему, случись что неладное.

— Цветет, как роза. Приходи, увидишь сам. Элин тоже соскучилась по тебе.

Обойдя странноприимный дом, приятели вышли на монастырский двор, оживлением не уступающий сегодня городской площади. Конюх вел лошадь в конюшню, брат Дэнис встречал покрытого дорожной пылью паломника, помогавшие ему послушники сновали туда и сюда, разнося свечи и кувшины с водой. Гости, уже размещенные, наблюдали, как паломники вливаются рекой в ворота, приветствовали друзей, вспоминали старые знакомства и заводили новые. Дети, живущие при монастыре — и служки, и воспитанники, — сбившись кучками, смотрели во все глаза, взвизгивали, подпрыгивали, как мячики, или возбужденно шныряли у приезжих под ногами, будто псы на ярмарке. Брат Жером торопливыми шагами шел от странноприимного дома к лазарету: в обычное время мальчики притихли бы при виде наставника, но в веселой суматохе на них никто не обращал особого внимания.

— К началу праздника негде будет яблоку упасть, — сказал Хью, с не меньшим, чем дети, удовольствием любуясь пестротой двора.

Вдруг в потоке людей, входящих в ворота, будто рябь пробежала. Привратник отошел к дверям сторожки, а народ расступился, словно давая дорогу всаднику, хотя не было слышно звонкого цокота копыт по булыжнику под аркой. И вот появились те, пред кем раздалась толпа. Один из них — крупный седой виллан — тянул за собой длинную скрипучую тележку. Следом двигался высокий, пропылившийся от долгого пути юноша. Он с усилием толкал перед собой ту же тележку: груз, как видно, был тяжелый. Продолговатых очертаний ящик был накрыт серым холстом, сверху него был брошен узел с пожитками юноши, и все же легко было угадать, что под материей находится гроб. Тачка ехала, поскрипывая, по смолкшему людскому коридору и наконец поравнялась с Хью и Кадфаэлем. Дети навострили уши: любопытство пересиливало страх, и мальчишкам не терпелось все поскорее узнать.

— Уверен, — тихо сказал Кадфаэль, — что по крайней мере одного из прибывших не потребуется устраивать на ночлег.