Покрашенный дом   ::   Гришем Джон

Нижняя губа водителя была перемазана соком от жевательного табака. Это был неприятный признак. Мама считала, что люди с гор не слишком озабочены гигиеной и вообще у них множество дурных привычек. У нас дома табак и алкоголь были под запретом. Мы были баптисты.

— Спруил меня звать, — сказал водитель.

— Илай Чандлер. Рад познакомиться. Работу ищете?

— Ага.

— Откуда?

— Юрика-Спрингс.

Грузовик у них был почти такого же возраста, как Паппи, — шины лысые, ветровое стекло все растрескалось, бамперы ржавые, а из-под толстого слоя пыли проглядывала выцветшая, вроде бы синяя краска. Над рамой был сооружен помост, он был весь заставлен картонными коробками и джутовыми мешками, заполненными припасами. А под ним, на самой раме грузовика, возле кабины был втиснут матрас. На нем стояли двое здоровых парней и равнодушно смотрели на меня пустыми глазами. На заднем борту сидел могучего вида парень постарше, разутый и без рубашки, с мощными плечами и шеей толщиной с хороший пень. Он сплевывал жеваный табак на землю между грузовиком и прицепом и, кажется, вообще не замечал ни Паппи, ни меня. При этом он медленно покачивал ногами. Потом еще раз сплюнул, так и не отрывая взгляда от асфальта под ногами.

— Мне нужны рабочие на ферму, — сказал Паппи.

— Сколько платите? — спросил мистер Спруил.

— Доллар шестьдесят за сотню, — ответил Паппи. Мистер Спруил нахмурился и посмотрел на женщину, сидевшую рядом. Они о чем-то тихо заговорили.

Именно в этот момент ритуала следовало принимать быстрое решение. Нам нужно было решить, хотим ли мы, чтобы именно эти люди жили и работали у нас. А им нужно было либо принять нашу цену, либо отказаться.

— Какой у вас хлопок? — спросил мистер Спруил.

— "Стоунвилл", — ответил дедушка. — Коробочки уже созрели — убирать будет легко.

Мистер Спруил и сам мог увидеть, оглянувшись вокруг, что хлопковые коробочки уже раскрылись. Пока что и солнце, и почва, и дожди все делали в полном согласии, как надо. Но Паппи, конечно же, волновался по поводу прогноза в ежегоднике «Фармерз алманак», обещавшего страшные дожди.

— Нам в прошлом году уже платили по доллару шестьдесят, — сказал мистер Спруил.

Меня не очень-то интересовал этот разговор о деньгах, так что я побрел вдоль разделительной полосы в сторону прицепа. Шины на нем были еще более лысые, чем на грузовике. Одна наполовину просела под тяжестью груза. Хорошо еще, что они уже почти добрались до места.

В углу прицепа, опираясь локтями на боковой борт, сидела очень красивая девушка. У нее были темные волосы, гладко зачесанные назад, и огромные карие глаза. Она была моложе мамы, но, несомненно, намного старше меня. Но я все равно не мог оторвать от нее глаз.

— Тебя как зовут? — спросила она.

— Люк, — ответил я и поддел ногой камешек. Щеки у меня тут же запылали. — А тебя?

— Тэлли. Тебе сколько лет?

— Семь. А тебе?

— Семнадцать.

— И сколько ты уже тащишься в этом прицепе?

— Полтора дня.

Она была босая, а платье на ней было грязное и тесное — обтягивало ее всю до самых колен. Это было в первый раз, насколько я помню, чтобы я так пристально разглядывал девушку. А она смотрела на меня и понимающе улыбалась. Рядом с ней, спиной ко мне, на ящике сидел парнишка. Тут он медленно повернулся и посмотрел на меня так, словно меня тут и не было вовсе. Глаза у него были зеленые, а к высокому лбу прилипли черные волосы. Левая рука у него, как мне показалось, не действовала.

— Его зовут Трот, — сказала Тэлли. — Он не совсем здоров.

— Рад познакомиться, Трот, — сказал я, но он только отвел глаза. Как будто ничего не слышал. — А ему сколько? — спросил я.

— Двенадцать. Он увечный.

Трот резко отвернулся и уставился в угол. При этом его левая рука болтнулась совершенно безжизненно.