Портрет г-на У Г   ::   Уайлд Оскар

Мы договорились заказать гравюру или репродукцию с портрета, чтобы поместить ее на фронтисписе нового издания сонетов, которое решил подготовить Сирил, и в течение трех месяцев занимались только тем, что кропотливо, строчку за строчкой, изучали каждый сонет, пока не были преодолены все неясности текста или смысла. И вот одним несчастливым днем я забрел в какой-то магазин гравюр в Холборне, где внимание мое привлекли несколько прекрасных рисунков серебряным карандашом. Они так мне понравились, что я их купил, а владелец магазинчика, некий Ролингс, сказал мне, что рисунки сделал молодой художник по имени Эдвард Мертон - человек очень талантливый, но бедный, как церковная мышь. Через несколько дней я поехал повидать Мертона, чей адрес взял у торговца гравюрами. Меня встретил интересный молодой человек с бледным лицом и его жена, довольно вульгарная на вид женщина, которая, как я узнал потом, была его натурщицей. Я сказал, что восхищен его рисунками, чем, кажется, доставил ему большое удовольствие, и спросил, не покажет ли он мне еще что-нибудь из своих работ. Но когда мы стали одну за другой их рассматривать, - а у него оказалось множество, право же, чудесных вещей, ибо этот Мертон и в самом деле был великолепным и тонким мастером, - взгляд мой совершенно неожиданно упал... на рисунок с портрета господина У.Г. Сомнений не было. Я держал в руках почти точную копию - с той лишь разницей, что маски Трагедии и Комедии лежали не перед мраморным столиком, как на картине, а у ног юноши.

"Каким образом к вам попало это?" - воскликнул я.

Явно смешавшись, Мертон пробормотал: "Так, какой-то случайный набросок. Не знаю даже, как он здесь оказался. Безделка, не более".

"Это же тот самый эскиз, который ты сделал для Сирила Грэхэма! вмешалась его жена. - И если джентльмен хочет его купить, пусть покупает".

"Для Сирила Грэхэма? - повторил я. - Так это вы написали портрет господина У.Г?"

"Я не понимаю, что вы имеете в виду", - ответил он, заливаясь краской.

Случилось ужасное. Его жена обо всем проболталась. Уходя, я украдкой дал ей пять фунтов. Сейчас вспоминать об этом невыносимо, но, конечно же, я был взбешен. Я тотчас поспешил к Сирилу, прождал три часа у него на квартире, и, когда он наконец вернулся, явившись мне, точно олицетворение этой отвратительной лжи, я сообщил ему, что обнаружил подделку. Он сильно побледнел и сказал:

"Я сделал это только ради тебя. Убедить тебя иным способом было невозможно. Однако достоверности теории это не умаляет".

"Достоверность теории! - воскликнул я. - Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше! Ты даже сам никогда в нее не верил. Иначе бы не прибег к подделке, чтобы ее доказать".

Мы наговорили друг другу резкостей и страшно поссорились. Пожалуй, я был несправедлив. На следующее утро его нашли мертвым.

- Мертвым?! - вскричал я.

- Да. Он застрелился из револьвера. Брызги крови попали на раму картины, как раз на то место, где написано имя. Когда я приехал - слуга Сирила сейчас же послал за мной, - там уже была полиция. Сирил оставил для меня письмо, написанное, судя по всему, в величайшем смятении и расстройстве чувств.

- Что же он в нем говорил?

- О, что он абсолютно убежден в существовании Уилли Гьюза, что подделка была лишь уступкой мне и ни в малейшей степени не лишает теорию правоты и что, желая доказать мне, как глубока и непоколебима его вера в идею, он приносит свою жизнь в жертву тайне сонетов. Это было безумное, исступленное письмо. Помню, в конце он писал, что завещает теорию об Уилли Гьюзе мне, что именно я должен рассказать о ней людям и разгадать тайну Шекспировой души.

- Какая трагическая история, - проговорил я. - Но почему же ты не исполнил его желания?

Эрскин пожал плечами.

- Да потому, что теория эта от начала и до конца совершенно ошибочна.

- Мой милый Эрскин, - сказал я, вставая с кресла, - на сей счет ты явно заблуждаешься. Эта теория - единственный верный ключ к пониманию сонетов Шекспира. Она продумана во всех деталях.