Последние залпы   ::   Бондарев Ю В

А там, вверху, что-то гигантски огромное, душащее, тяжкое, с хрустом разламываясь грохотом, рушилось на высоту, сотрясало ее. Не стало слышно стонущего шума ветра, задавленного железной толщей разрывов.

- Дальнобойная... накрыла, - шепотом выдавил связист Гусев, бледнея. Воронки... с дом...

Старший сержант Ладья, командир орудия, неловко прыгая на одной ноге, торопливо вталкивал другую ногу в штанину галифе, кричал Гусеву:

- Спишь, тютя? А ну, что там, на передовой? Узнай!.. - И, застегиваясь, глянув на Новикова, добавил иным тоном: - Вроде началось, товарищ капитан. Слышите? Непохоже на артналет. Ишь ты, заваруха!

И тут же повысил сочный, зазвеневший командными переливами голос:

- По места-ам! Вылетай к орудию!

- Отставить, - остановил Новиков, шагнув к Гусеву, надсадно кричавшему позывные в трубку, и, медленно разделяя слова, спросил: - Команда была от Резеды?

- Никак нет, - бормотал Гусев, обеими руками прижимая трубку к уху, и тотчас пригнулся к аппарату. Куски земли оторвались от потолка, ударили по аппарату, по плечам его. - Никак нет, - повторил он невнятным движением губ, испуганно потирая круглую стриженую голову.

- Дайте трубку! Связист вы или нет! Вы должны все знать! - сказал Новиков и не взял, а вырвал из рук Гусева мокрую от пота, нагретую трубку. - Резеда! Резеда! Какого дьявола! Что там? Резеда! Питания, что ли, у вас нет? - Покосился на связиста. - Проверяли связь?

- Я Резеда, я Резеда, - внезапно послышался в трубке слабый, как комариный писк, голос и сейчас же зачастил: - Кто у телефона? Шестого к аппарату, шестого к аппарату! Шестого немедленно к Резеде, немедленно к Резеде!.. Немедленно!

- Я шестой, - объявил недовольно Новиков, глядя в стоявший на снарядном ящике котелок, полный бурой жижи. - Что случилось? Иду! Сейчас иду.

Он положил трубку, надел отлично сшитую, но уже обтрепанную шинель, застегнул ремень, оттянутый кобурой пистолета; потом, сдвинув брови над тонкой переносицей, вынул из кобуры ТТ и легким щелчком выдвинул, проверил кассету и вновь втолкнул в рукоятку пистолета. Он сделал все это молча, без спешки, и солдаты, так же молча, смотрели то на капитана, то на вибрирующий потолок землянки, прислушиваясь напряженно к нарастающему реву снарядов. Новиков же ни разу не взглянул вверх, все хмурясь отчего-то, и тем своим обычным грубоватым тоном, который так не шел к его мальчишески юному, всегда бледному лицу, коротко приказал:

- Ремешков, пойдете со мной!

Подносчик снарядов Ремешков, парень лет двадцати шести, молчаливый, замкнутый, солдат-счастливец, недавно побывавший после тяжелого ранения в шестимесячном отпуске дома, на Рязани, обратил к Новикову, сидя на нарах, свое крепкое белобровое лицо - в расширенных глазах толкалась мольба. Проговорил еле слышным шепотом:

- Нога у меня... нога... - и, жалко кривя губы, потер колено, низко опустив голову. - По горам ведь... нога у меня, товарищ капитан. Другого бы кого, пока нога-то...

- Другого? - переспросил Новиков, заученным движением сунув пистолет в кобуру. - Другого, говорите?

Он знал, куда надо идти сейчас, и выбрал Ремешкова, потому что тот отлеживался шесть месяцев дома, в то время как солдаты его, Новикова, батареи без отдыха находились в боях, дошли до Карпат. Выбрал, потому что считал это суровой необходимостью, тем более что Ремешков был новым человеком на батарее.

- Другого, говорите?

Ремешков молчал. Молчали и солдаты.

Блиндаж сотрясало мелкой дрожью, пол туго ходил под ногами, в короткие промежутки между разрывами, как из-под воды, вливался отдаленный пулеметный треск. Теперь уже всем было ясно, что это не обычный артналет, не обычная перестрелка дежурных орудий и пулеметов после недавних жестоких боев при взятии города Касно, на границе Чехословакии.