Повесть о том, как   ::   Крупин Владимир

Ты б дала, Маш, чего заесть.

Пошли к Маше. Она жила в бане.

В утепленном предбаннике, занимая его весь, стоял ткацкий стан, черно-белая ниточная осно-ва продевалась разноцветными узкими тряпками. Мотки этих тряпок лежали на лавке и под ней.

- Тряпки подают, ведь не откажешься,- объяснила Маша,- да больше не тряпки, а целого наподавали. Выбрасывать грех. Так и деру на половики. Опять вот срок подходит отдавать. Уж и обещала, и аванец прогуляла, а все не готово.

Перешагнули через порог. Баня была обжита, видно было, что в ней не мылись, только жили, но все же это был не дом, а баня.

- Живите в моем доме,- сказал я. Я уже считал дом своим.

- Милой-золотой, да в этот твой-то дом ты и сам даром не ходи. Так-то тут любую избу распечатывай и печи топи.

- Будет казаться, что откроется дверь и вернется хозяин. Из-за этого?

- Да зачем мне изба, ведь и здесь живу-то больно добро, а вы не грейте руки, это не чай,- сказала Маша про то, что я принял от Евлани готовый стакан.

- Четыре правила,- напомнил Евланя.

- Не я с вами сидела - давно бы под столом были. А я ведь, родной-золотой, сколь живу, дня без веселья не прожила. А дают мне, родной-золотой, пенсии десять пятьдесят. На них оденься, и укройся, будь сыт, и пьян, и весел.

Я не поверил. Десять пятьдесят? Евланя подтвердил:

- Записана с мужем не была, погиб, дети разъехались. Колхозный стаж в пенсию не вошел. Расскажи сама.

- Муж меня обманом увез на неделю, а жила десять лет. Остался от него мотоцикл.

- Это ты тогда допустила большой сдвиг по фазе.

- Обманом дак. Зато был он при машинах, и я их всех изучила. Дай любой мотор, разберусь. Где жиклер, где форсунка. Всем владею. На мотоцикле хуже лешего гоняю. Уж я лапти драть не стану.

- Ой, Машка, зачем такая замашка? - спрашивал Евланя.

Попели мы и песен, по одному куплету, чтоб больше вспомнить, потом пошли. На прощанье Маша заставила осмотреть гардероб.

- Найди на кофте хоть одну заплату. Не старайся. Милой-золотой, сейчас ведь сбирать-то больно добро. Это ведь не раньше. Раньше мешок да горшок, да лапти на ногах. Мне бы еще кто пальто старое отдал, и опять зиму живу. Иногда целое, неношеное отдают. Немодное дак. Беру со Христом. Мне и Аннушка говорила: бери.- Вдруг при слове "Аннушка" она вскрикнула: - Ой, ой, грех-то, грех-то на мне великий, неотмоленный.

- Но вы здоровая женщина, еще вполне могли бы работать,- посоветовал я.

- Ленюсь,- ответила Маша.

Было за полдень. Листья шуршали под нашими неуверенными шагами. По дороге легли, полежали. На темную воду реки снижались листья.

- Долг платежом красен,- сказал я Евлане, мигая и прищуриваясь, переняв за сутки привычку к цитатам.

- Красен, красен,- отвечал Еланя, понимая, куда я гну.

Мы загубили долю и Кирсеича и пошли к нему по задворкам, чтоб не встречать бабу Маню. Кстати, мы ей покупали конфет и пряников, но где-то каждый раз теряли.

Через какое-то время сосредоточенного пути мы достигли избы Кирсеича.

- Кирсеич,- приступил Евланя к объяснению,- так не так, а перетакивать поздно. Четвертинку твою мы опять не сберегли. Была б она хоть не стеклянная, а то все равно бы разбилась. Пойдем лично с нами, сам принесешь.

Но пойти в магазин Кирсеич не захотел.

- Тогда будем считать, что мы тебе долг отдали.

- Это не ваш долг, а мой подарок.

- Ты с утра снова придешь, вроде как спаситель, поправишь здоровье, поднесешь, но так поступали эксплуататоры, только потом это дело кончалось забастовками. Ты как пишешь: "эксплуатация" или "эксплоатация"?

- У меня больше нет ни капли.

- Доверяй, но проверяй. Есть такое правило, Кирсеич? Ты ж был большим начальником.- Так как Кирсеич отмолчался, явно недовольный нами, то Евланя сказал мне: - Будешь в понятых. Приступаем к досмотру. Пиши. "Такого-то года, такого-то сентября...