Приди в зеленый дол   ::   Уоррен Роберт Пенн

Она глядела на оленя. Потом протянула руку и коснулась пальцем мягкой шкуры в паху, где коричневое переходило в палевое. Потрогала засохшую корочку крови.

— Восемь лет, — сказала она, — бегал по лесу и вот дождался — пристрелил его Сай Грайндер из своего дурацкого лука.

Она поглядела на свой палец, измазанный кровью, и обтёрла его о подол.

— Мисс, — сказал Анджело Пассетто. — А что теперь? Что надо делать?

— Что делать? — повторила она, поглядев на Анджело так, словно видела его впервые. — Свежевать, вот что. Я принесу нож.

Взяв у неё нож, он сперва отошёл к крыльцу, снял свой клетчатый пиджак, заботливо, почти любовно свернул его и положил на крыльцо где посуше, однако по ступенькам подниматься не стал. Потом закатал рукава белой рубашки, оголив смуглые сильные руки.

Он взял нож, испробовал лезвие, срезав волосок с руки, потом осторожно, словно не доверяя земле под ногами или будто оберегая туфли, приблизился к оленю, с неожиданной ловкостью оттянул голову за рога и, когда горло оленя вздулось, вонзил в него нож и резанул поперёк; кровь хлынула, и он отступил.

Он стоял, держа рог и нагнувшись к оленю, словно танцор, склонившийся к партнёрше. Оттягивая голову, он держал разрез открытым; кровь хлестала на лежавшие на земле кедровые иглы и сухие веточки; они всплывали и кружились в красных парных ручейках, прокладывавших себе путь по неровной земле.

— Что же ты спрашивал меня, раз ты и сам умеешь?

— Я умею, но только не… — он замолчал, вспоминая слово, — не Санта Клауса.

— Где ж ты выучился? — спросила она.

— Мой дядя, — сказал он. Потом: — У него была эта… ферма. Я выучился у дяди на ферме.

Потому что, когда отец умер, его послали в Огайо к дяде, и он работал там на ферме, ненавидя и дядю, и ферму, самого себя и весь мир. Пока однажды не сшиб дядю с ног ударом кулака и не удрал в Кливленд, а там — гулянки, выпивки, бешеная езда и зеркала, отражавшие Анджело Пассетто, когда он снова и снова проводил расчёской по черным шелковистым волосам.

— Что это ты говоришь не по-людски?

— Я… Сицилия.

Она разглядывала его, а он стоял в тени огромного кедра, опустив руки и держа нож кончиками пальцев, а кровь у него под ногами впитывалась в землю.

— Вот отчего ты такой смуглый, — сказала она.

— Сицилия, — повторил он равнодушно; он ждал, что она будет делать дальше.

Кровь уже не текла из разреза, только капли по одной срывались с мокрой морды и падали в лужу.

— Куда ты идёшь? — спросила она.

Он поглядел на дорогу и не ответил.

— Эта дорога никуда не ведёт, — сказала она. — Просто кончается там, и все. Раньше здесь стояли богатые дома. Потом землю смыло, все ушли. — Она замолчала, словно забылась.

— Дом моих родителей стоял вон там, — снова начала она. — Высокий, светлый. И ферма была большая. Это когда я была ещё девочкой.

Она замолчала, и он посмотрел на неё, соображая, сколько же с тех пор прошло лет. Он пытался представить себе её девочкой, но не мог. Лицо её было бледно и замкнуто.

И вдруг с пугающей прямотой она поглядела ему в глаза.

— На этой дороге жилья больше нет, — сказала она. — Кроме дома Грайндера.

Она помолчала.

— Это который убил оленя. Навряд ли он ждёт тебя к ужину, как ты думаешь?

Она снова залилась задорным девичьим смехом и сверкнула тёмными глазами.

И опять смех оборвался, и лицо её стало словно белая маска.

— Ты можешь остаться здесь, — сказала она, глядя на него равнодушно. — Комнат тут хватает. Еду и кров я тебе обеспечу. И заплачу что смогу. Мне нужен помощник. Раньше тут было полно работников, но они все ушли. Последний ушёл весной. Старый негр, который почему-то задержался дольше остальных. Он жил вон в той хижине. Потом взял да ушёл.

Он обернулся и поглядел на дорогу.