Прилетала сова   ::   Ибрагимбеков Максуд

Дверь в комнату была открыта, но толку от этого было мало, внутри было еще темнее, чем на балконе, а в доме как будто никого и нет чернота сплошная, я встал на пороге и стою. Только и слышно, как ветер шумит и дождь по виноградным листьям, как по картону, стучит.

- Добрый вечер, - он подошел и включил свет, а потом

снова сел в кресло. Как сидел в мокрой одежде в темноте, так

и теперь сидит. Смотрит на меня и не улыбается, а лицо очень

уставшее.

Я говорю с порога:

- Дядя Кямил, БЫ умрете? - спрашиваю и чувствую, какую глупость говорю, а остановиться не могу. До того глупый вопрос, что я просто обалдел, прежде чем последнее слово договорил. Он усмехнулся, говорят:

- Еще как!

Я думаю про себя - вот сейчас скажу "до свидания" и Гиду.

- А что, есть какие-нибудь сведения на этот счет? А чего говорить?

Я промолчал. Он встал, подошел ко мне, обнял за плечи и говорит:

- Ты совсем промок. Снимай куртку, а я чай поставлю.

Мы поговорили немного, он сказал, что поздно так приехал из-за того, что на службе задержался, дела запустил, а в понедельник месячный отчет сдавать, пока он говорил, я чувствовал, до чего ему эта служба противна.

Потом ни с того ни с сего говорит:

- Конечно, умру. А ты как думал? Только не скоро. Мне знаешь сколько еще сделать осталось? Если даже очень захочется - не помру, пока всего не сделаю.

Ясное дело, что он не о службе своей говорит. Тогда, значит, он до самой смерти так и собирается на машинке стучать день и ночь. Раньше он хоть вслух читал. Теперь и послушать некому...

- А зачем? Вы все пишете, а печатать никто не печатает.

Он мне чай наливал, когда я сказал ему это. У него над глазом жилка дрогнула, и он нахмурился. Поставил передо мной стакан, поглядел на меня и покачал головой.

-Ничего себе! - усмехнулся и налил второй стакан. - Ничего себе у меня приятель. - Обычно, как только десять, бабушка начинает меня домой кричать, а сейчас время-то без четверти одиннадцать, а ее не слышно.

- Потерпи. Меня будут печатать. Не знаю, когда начнут - завтра, через месяц или год, но будут. Вот увидишь, а до этого поверь мне на слово. Хоть ты поверь, я тебя очень прошу. - Он серьезно просил.

Я того рыболова вспомнил в матроске. Я ему тоже сразу, каждому его слову поверил, хоть видел его в первый раз, когда он сказал, что третьего осетра поймает.

- Я вам верю. Честное слово, дядя Кямил.

- Печатать-то будут, - сказал он задумчиво, как бы про себя, - только, оказывается, и это уже не самое главное. - Он спросил у меня: - А ты знаешь, что самое главное в жизни человека?

- Не знаю? Что?

- Даже не догадываешься?

- Ну... Нет, - подумав, сказал я.

- Плохо, - огорченно сказал он. - Два умных человека не знают ответа на очень простой вопрос. - Он подмигнул мне, и я понял, что он шутит.

Я ему все подробно рассказал про сегодняшнюю рыбную ловлю. Он ни одного вопроса не задал, пока я рассказывал, послушал внимательно.

- Ты его еще встретишь, - сказал он. - Такие люди, как этот мальчик в матроске, просто так не исчезают. Вы еще встретитесь. Ты ему все объяснишь, и он поймет. А переживать не надо. Получилось нехорошо, но ты в этом не виноват.

А я ему не говорил, что переживаю: Мы сидели и молчали. Ничего, кроме одного освещенного окна в нашем доме, вокруг не было видно. И ничего слышно не было, кроме шума дождя и рокота моря. До самого утра я бы просидел так - молча пли разговаривая, все равно.

Дядя Кямил сидел задумавшись, и лицо у него опять стало уставшим. Я вдруг вспомнил, что собирался попросить его застрелить сову, и удивился.

Вдруг мне показалось при короткой вспышке, что в темноте

что-то мелькнуло.

- Кто-то идет, кажется.

- Да нет, показалось тебе, - он встал и, облокотившись руками о барьер, стал всматриваться в темноту. - Нет никого.

- Все-таки идет сюда кто-то.

Мы увидели, что это Наиля. Она остановилась перед лестницей и так осталась там стоять.