Приторный ад   ::   Попов Евгений

Дубовая роща снижает повышенное давление и повышает пониженное. Добрый дровосек молился в лесу и нашел горшок денег, а злого деревья закидали шишками и залили смолой, отчего он тоже стал добрым. Семикилометровый тоннель, пробитый в горах, снабжает г. Ялту чистой питьевой водой. Море, ветер, солнце, горы. Горе, Петер, в доме воры... Врача Крачковского коллеги приговорили к смертной казни через туберкулез, но больной поселился на Крымской яйле и прожил еще 26 лет, после чего его расстреляли большевики. Большевики, меньшевики, известняки, конгломерат, глина... А в пещере Уч-Кош всегда лед и снег. Даже царю Николаю II привозили отсюда лед и снег для летнего хранения скоропортящихся продуктов. Царь ты, не царь, а куда, мля, денешься, если холодильники еще не изобрели? В Крыму нет волков, но зато водится много лис, кабанов. Крым изобилует грибами. Множество видов - рыжики, белые, маслята, шампиньоны так и просятся в кузовок удачливого добытчика. Ленин так и не побывал, бедолага, в Крыму, так и похоронили на Красной. Сталин только совещался да трубку сосал, трубкосос. Хрущев, как напьется, с ходу давай из окошек по кабанам палить, не отходя от бутылки. Деликатный Брежнев любил зайцев. Его другу, социал-демократу Вилли (Брандту), чекисты, за неимением, зашили в заячьи шкуры кошек, то-то немец изумился, когда эти странные русские животные полезли на деревья, спасаясь от выстрелов. Не всякий русский - коммунист, не всякий немец - фашист, мы теперь это вызубрили назубок. Фашисты 2 года 6 месяцев были в Крыму, коммунисты - всегда. Чума на оба ваших дома...

Хабаров занял свой номер в одном из корпусов лечебно-оздоровительного "Дантона" и, осмотрев тесное это помещение со следами чужого бытия, хотел было продолжить и развить свою жалобу на недостоверную информацию о потребительских свойствах туристского продукта, но внезапно ему стало все равно. Хабаров раскрыл свою дорожную сумку "Атлас" и лишь тогда обнаружил, что жена, собирая его в дорогу, зачем-то положила туда белый пиджак. Дура! Хабаров сначала плюнул, а потом рассмеялся. Хабарову стало жалко жену, ведь он любил ее. Хабаров и Пятачок любили друг друга. Хабаров и Пятачок становились старые. Хабаров переоделся в шорты и майку с надписью. Хабаров вышел. Хабаров наш уж был в темных, знаете ли, очках. Хабаров гулял в обществе экскурсоводов и простых людей. Вечерело снова. Зацокали цикады. Вкусный шашлычный дым стелился над теплым побережьем, и Хабаров наконец-то решился.

Попросив у горничной утюг, он выгладил черные брюки, перекинул через руку в чаяние ночной прохлады белый пиджак и медленно направился пешком в дорогущий ресторан, который он высмотрел днем. Тот самый, что расположен на отвесной морской скале в непосредственной близости от нелепого китчевого сооружения начала века в стиле "модерн" знаменитого Ласточкина гнезда, непонятно почему вдруг ставшего символом Крыма. Где плещут волны в головокружительной пустоте у подножия острых скал. Легкий пиджак внезапно показался ему тяжелым, и Хабаров в который раз добродушно ругнул жену.

Именно в ресторане все остальное и началось, чтобы поскорее закончиться.

Хватанув одну (подчеркиваем!) рюмку "Первака", то есть фирменного украинского самогона крепостью 56 градусов, и дожидаясь "особой баранины на вертеле", Хабаров в белом пиджаке вдруг стал невольным свидетелем застольной беседы неясных, но уважаемых людей, которые, позвякивая браслетами и цепочками, то и дело заказывали дорогие напитки и дешевую музыку, исполняемую практически лично для них строгой, но развратной певицей в черном и блестках. Певица вдруг завыла, раскачиваясь для творчества:

Так выпьем, выпьем поскорей

За бизнесменов и врачей,

За музыкантов и воров

И не забудем про любовь.