Привал   ::   Кунин Владимир Владимирович

Водитель немедленно выключил двигатель, и уже ничего не могло помешать торжественному богослужению.

Невинный презрительно оглядел экипаж, рассевшийся на башне, и покрутил пальцем у виска.

– Остолопы нахальные, – негромко сказал он. – Разъездились.

Но в это время молебен закончился, послышались отрывистые команды на польском языке, и воинство стало натягивать на головы шапки-ушанки, конфедератки, пилотки.

Строй сломался, поляки сразу же смешались с россиянами, где-то уже пошли фляжки по кругу, кто-то из запасливых «стариков» польской дивизии волок через площадь отощавшую покорную корову, на шее у которой висел карабин ее нового неожиданного хозяина...

Опасливо поглядывая на огромного Невинного, механик-водитель самоходки завел двигатель и осторожно стал пробираться сквозь толпу, время от времени оскальзываясь траками своих гусениц о каменную брусчатку старой Рыночной площади, выложенную лет четыреста тому назад...

Якуб Бжезиньский подобрал свои священные одежды и спрыгнул со «студебекера». Его сразу же окружили несколько польских офицеров, среди которых был и Анджей Станишевский. Он помог Бжезиньскому снять католическую рясу, под которой у него оказался нормальный военный мундир с майорскими погонами, крестом, медалями и советским орденом Красной Звезды. Только на воротнике, где обычно прикрепляются эмблемы рода войск, у капеллана были маленькие католические крестики.

– Спасибо, Куба, – тихо сказал Станишевский. – У меня в горле прямо комок стоял...

Капеллан поднял на Станишевского растерянные влажные глаза.

– Знаешь... – сказал он и откашлялся. – Я когда все вот это увидел... – Он показал на балконы домов с флагами и людьми, обвел глазами забитую народом площадь. – Я когда вот это все увидел, я сам чуть не расклеился, – повторил Бжезиньский.

Голос у него перехватило, он снова откашлялся и сипло спросил:

– Закурить есть?

Станишевский достал сигареты. Руки капеллана тряслись от волнения, он никак не мог вытащить сигарету из пачки и виновато улыбался.

В это время через площадь из какого-то переулка вылетел «додж» – три четверти с красным крестом на борту. В нем рядом с шофером сидела Екатерина Сергеевна Васильева – майор медицинской службы, старший хирург отдельного санитарного батальона Красной Армии. Сзади нее сидели две молоденькие сестрички с тюками только что полученного перевязочного материала.

Васильева внимательно вглядывалась в толпу, кого-то искала. И вдруг увидела пожилого старшину Степана Невинного.

Старшина стоял в окружении нескольких солдат и штатских и внимательно слушал старенького, аккуратно одетого поляка, который рассказывал, наверное, что-то печальное, потому что у всех стоящих вокруг были грустные лица. А неподалеку от них маленький бродячий оркестрик настраивал свои немудрящие инструменты.

– Невинный! – крикнула Васильева и повернулась к шоферу: – Тормози! Невинный, черт бы тебя побрал! Иди сюда!..

Старшина мгновенно пожал руку польскому старичку и побежал к «доджу».

– Где ты шляешься?! Тебя с собаками не сыщешь!

– Ох, Екатерина Сергеевна... Товарищ майор!.. Здесь такое было, – с ласковым восхищением проговорил Невинный. – Товарищ майор Бжезиньский... Помните, командир минометчиков? В начале сорок четвертого у нас лежал... Так он у них теперь – «батюшка»! И все – честь по чести! Так службу вел, ну просто...

– Тебе-то что? Ты что, верующий, что ли?!

– Да ведь как сказать... Когда за две войны тебя не зацепит ни разу, поневоле во что-нибудь поверишь, – улыбнулся Невинный.

– Садись в машину немедленно! Нам еще хозяйство разворачивать на новом месте...