Прижизненное наследие   ::   Музиль Роберт

_На пастбище недалеко от Рима_: У них были вытянутые лица и грациозные головы мучеников. Их черные чулки и капюшоны на фоне белой шерсти напоминали о фанатиках и о монахах из монашеского братства смерти.

Их губы, когда они шарили в короткой, скудной траве, нервно подрагивали и рассеивали по земле звук звенящей металлической струны. Если их голоса сливались в хор, то он звучал, как жалобная молитва прелатов в соборе. Если же их собиралось много, то получались мужской, женский и детский хоры. Плавными переливами лились их голоса, то усиливаясь, то затихая, словно вереница путников в темноте, на которых каждую вторую секунду падал снег, и тогда голоса детей неслись все с того же возникающего из тьмы холма, а мужчины шагали по долине. В тысячу раз быстрее сменялись в их пении день и ночь, подгоняя землю навстречу концу. Иногда какой-нибудь голос устремлялся вверх или же срывался вниз в ужас вечного проклятия. Белые завитки их шерсти вторили облакам в небе. Это древние католические животные, религиозные спутники человека.

_Еще раз на юге_: Человек среди них кажется вдвое больше, чем обычно, и возвышается до небес, словно остроконечная башня какой-нибудь церкви. Земля под нашими ногами была бурой, а трава - как серовато-зеленые царапины. Солнце отливало в море тяжелым светом, словно в свинцовом зеркале. Лодки были в море, и рыбаки ловили рыбу, как во времена святого Петра. С мыса, как с трамплина, взгляд улетал в небо, а потом, пламенно-желтый и белый, как во времена заблудшего Одиссея, обрушивался он в море.

_Везде_: Овцы боязливы и глупы, когда к ним приближается человек, им уже знакомы побои и камни высокомерия. Но когда он стоит спокойно, устремив глаза вдаль, они забывают о нем. Тогда они становятся голова к голове, и десять-пятнадцать овец образуют круг с большой тяжелой серединой, состоящей из голов, и с разноцветными лучами спин. Они тесно смыкаются лбами. Так они и стоят, и колесо, которое они образовали, часами неподвижно. Похоже, что они не хотят ничего ощущать, кроме ветра и солнца, - и бесконечности, которая отбивает секунды между их лбами, стучит в крови и передается от одной головы к другой, как перестукивание узников через стены тюрьмы.

КРЫШКИ САРКОФАГОВ

Где-то там, на окраине Пинчио или уже на вилле Боргезе, лежат в кустах две крышки от саркофагов из обычного камня. Они не представляют собой никакой ценности и валяются просто так. Привольно возлежит на них супружеская чета, которую некогда изобразили на них на вечную память. Такие крышки в Риме встретишь нередко; но ни в одном музее и ни в одном храме они не производят такого впечатления, как здесь, под деревьями, где фигуры людей расположились, как на пикнике, и, кажется, только что очнулись от недолгого сна, который длился две тысячи лет.

Опираясь на локти, глядят они друг на друга. Им недостает лишь корзины с сыром, фруктами и вином.

У женщины прическа из мелких кудрей, вот-вот она начнет их укладывать по последней моде того времени, в котором она заснула. И они улыбаются друг другу; долго-долго. Ты отводишь глаза - а они все улыбаются и улыбаются.

Этот верный, честный, влюбленный взгляд двух граждан пережил столетия; он родился в Древнем Риме, и теперь с ним встретились твои глаза.

Не удивляйся тому, что они все смотрят и смотрят; что они не отводят взгляд и не опускают глаза: от этого они перестают быть каменными и становятся человеческими.

ЗАЯЧЬЯ ТРАГЕДИЯ

Эта дама определенно только вчера сошла с витрины большого магазина; у нее было очень миленькое кукольное личико; хотелось помешать в нем ложечкой, чтобы вызвать хоть какое-то движение.