Прошлым летом (рассказы)   ::   Екимов Борис

---------------------------------------------

Екимов Борис

Прошлым летом (рассказы)



Борис Екимов

Прошлым летом

Рассказы

ПОДАРОК

Утром на хутор прибыли три человека на черной "Волге". Люди были в гражданском, но по всему видно: милиция. Спросили Улановых. А таких на хуторе двое. Разобрались, кто нужен. Подкатили и встали возле Таисиной кухни. Позвали хозяйку, во двор не входя. Что в нем? Малая хатка-мазанка, курятник, базок для коз да огромный огород в зелени и цвету. Но приезжим нужно было другое, мимо которого лишь слепой мог пройти, не заметив.

Тетка Таиса, конечно, знала, что просто так все не кончится. Она какой день не спала, не ела - ждала. Всего, даже самого страшного. И потому, когда подъехала черная машина и позвали ее, стали выспрашивать. Все трое - высокие, строгие. А она стояла перед ними - старая, маленькая, вовсе осунувшись и потемнев лицом за эти дни. Она виновато глядела приезжим людям в глаза снизу вверх.

- Вот здесь видно, что была какая-то постройка, - говорили ей. - Или, может, собираетесь строить? Ровная площадка. Бульдозер ли, скрепер на днях работали... Свежая земля.

Она не привыкла, не умела и не хотела врать. И готова была заплакать от жгучего стыда и отчаянья. Но помог ей Господь, вразумил!

- Была постройка, была... голимую правду гутарите... - легко согласилась тетка Таиса.

Приезжие переглянулись и еще раз спросили:

- Вы - мать Виктора Петровича Уланова?

- Родная мама...

- И говорите, что здесь стоял дом?

- Такой был домина. Прямо пароход. Кирпичные низы, галереи. Теплая горница, холодные горницы...

- А кому принадлежал дом и куда он делся?

- Деда моего дом, Исая Абрамыча. Подворье наше родовое. В революцию его сожгли. А вот кто сжег, не буду брехать, не знаю.

- Это давнее, нас не интересует, - перебили ее. - А потом, кто построил дом? Был дом? И куда делся?

- Был. До чего красивый. Не дом, а церква. Отец мой, Матвей Исаич, своими золотыми рученьками... - рассказывала она, будто радуясь, что слушатели нашлись. - Все сам. А в раскулачку забрали и увезли. Больница и ныне на центральной усадьбе. С каких пор-годов? Из нашего дома.

- Но это опять - давнее... - уже сердясь, попеняли ей. - И после ведь было же? Было?

- Моя сына, ты верно гутаришь, было. Построили хату, круглую. Перед войной. А тут опять началось... Такая страсть, поминать не хочется, - искренне сказала тетка Таиса, потому что невольно, а поднималось от сердца горькое, давнее, но душой не забытое. Как забыть... А тут еще нынешний день с его неминучей бедой.

- Опять - сказки... - снова остановили ее.

- Для вас, может, и сказки, а для меня - жизня... - И она заплакала над этой горькой жизнью и стала показывать сухим черным перстом на свою мазанку: Вот она, хата, забирайте! Меня Господь приютит! Отдохну! Дай мне, Господь, отдыху! Дай мне покою! Ничего не просила! И ничего не прошу! Лишь покою! молила она уже не этих людей, но родного сына.

Все слезы, на которые прежде была скупа, вдруг пролились. Вся боль и горечь, которые накопились за эти дни, вдруг подступили к сердцу.

Тетку Таису вовремя подхватили, и она не упала. Ее отнесли в хату, позвали соседку.

Холодная тряпка на голову да кисленькое питье - и все обошлось. Тетка Таиса к вечеру уже оклемалась. А потом крепко заснула.

Сколько ночей глаз не могла сомкнуть. Сколько дней маялась, душой болея, а тут, видно, выплакалась, и полегчало. Словом, спала ночь словно молодая. А утром, заспавшись и все на свете запамятовав, тетка Таиса, как всегда, глянула в окошко и не могла понять. Там было пусто: ни белого забора, ни нового дома... Она долго приходила в себя, не понимая, где сон, а где явь... Теперешнее ли ей грезится: пустая земля в окне или то, что было.

Она каждый день, просыпаясь, смотрела в окно на дом.