Пространство Готлиба   ::   Липскеров Дмитрий

Очень хочется побывать на Арбате и посмотреть, как он изменился, ведь я не была в Москве уже двенадцать лет, с тех пор, как провалилась попытка перевести Россию на Метрическую систему… Пита – это, верно, очень вкусная штука, и теперь, когда я буду вспоминать Арбат, мне будет представляться и лепешка с курицей. Ах, как хорошо ее с кетчупом!

На этой вкусной ноте заканчиваю письмо, заклеиваю его и поспешу, насколько это возможно в моем состоянии, на почту, к вечерней выемке писем.

С уважением

Анна Веллер

P.S. Не забудьте написать мне, что вы думаете про Асю.



ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ

Отправлено 14-го ноября

по адресу: Санкт-Петербургская область,

поселок Шавыринский, д. 133.

Анне Веллер.

Милостивая государыня!

Отправляю вам письмо с началом, которое, смею надеяться, вас полностью удовлетворит, хотя оно и заимствовано у вашего кумира. Получив от вас предыдущее письмо, тотчас сел писать ответ, так как в последние дни со мною произошли происшествия, кои не терпится пересказать.

Первое – пропал мой товарищ Бычков. Накануне мы ездили с ним в Коломенское. У Бычкова есть японский микроавтобус, который он выменял на коллекцию марок, оставленную в наследство отцом. Я спрашивал его: зачем тебе микроавтобус? У тебя ведь нет семьи!

– Тебя возить на прогулки, – отвечал Бычков. – Мне с тобой интересно общаться. И потом, зачем мне марки? Куда как лучше микроавтобус. Да и семья у меня может появиться вот-вот.

– Есть претендентка? – спросил я.

– Нет. Но есть на нее предчувствие.

В общем, отправились мы с Бычковым в Коломенское. Не знаю, как у вас в Санкт-Петербурге, а у нас в Москве осень стоит золотая. Лист на деревьях радует глаз. Бордовый, желтый, красный – он слетает под ноги, объявляя свое не унылое, но смиренное умирание.

– Вот так вот и мы, Евгений, – объявил Бычков. – Вот так вот и мы слетим когда-нибудь в небытие.

Обычно Бычков никогда не был склонен к философским заявлениям, из чего я заключил, что он действительно хочет найти себе женщину. Если у мужчины все в порядке в личной жизни, вряд ли он станет задумываться о небытии.

– Дыши, Евгений, полной грудью, пока возможность есть!

Бычков развел руками и вздохнул навстречу осеннему солнцу.

– Ах, как хорошо-о! – протянул он в пространство. – Какие погоды стоят очаровательные! Надо же, восемнадцать градусов в ноябре!

Бычков стянул с себя свитер, бросил его на спинку моей коляски и пробежал вперед по шуршащим листьям несколько шагов.

– Тепло! Хорошо!

Я тоже стянул с себя куртку, закатал рукава рубашки и подставил руки под слабые солнечные лучи.

Так мы, очарованные осенью, молча двигались по парку, прислушиваясь ко всякому чириканью воробьев и далеким голосам таких же, как мы, гуляющих. Мы не особенно разговаривали – нам, старым товарищам, было хорошо и так, молча, рядом друг с другом, соответствуя настроениями.

Уже перед самым выходом из парка, когда наша прогулка подошла к концу, когда слегка похолодало, Бычков спросил меня:

– Зачем тебе все-таки чернильный прибор?

– Чтобы он воодушевлял меня к литературному творчеству.

– Ага!.. Все же я был прав! – обрадовался Бычков. – Ты пишешь книгу!

– Нет, я пишу письма.

– Письма? – удивился он.

И тогда я рассказал Бычкову про вас. Я сказал, что мы с вами познакомились во время пересменки в санатории и прообщались всего два дня. Моя путевка заканчивалась, а ваша только начиналась. Еще я посмешил его рассказом о толстой Асе.

– Надо ехать! – со смехом сказал Бычков и поглядел на небо, по которому, стремясь нагнать друг друга, спешили к дождю тучи.

– Ой! – вскрикнул я, почувствовав, что какая-то дрянь укусила меня в левую руку.

– Что случилось? – спросил Бычков, заталкивая в автобус коляску вместе со мной.

– Какой-то слепень укусил меня! – сообщил я, почесывая укушенное место.

– Слепней в это время года не бывает.