Прощай, Анти-Америка!   ::   Олдридж Джеймс

Однако прошло какое-то время, прежде чем реакция достигла своего апогея, и мне еще раз удалось повидаться с Пипом, когда он приехал в Лондон с Джуди и трехлетним сыном. Я сразу почувствовал, что в их отношениях не все ладно. У них ни в чем не было согласия, особенно в вопросах воспитания мальчика. Джуди была ярой поклонницей Фрейда и не желала стеснять ребенка никакими ограничениями. Пип же придерживался более разумных взглядов на развитие человеческой личности.

— Характер, — говорил он, — вещь слишком важная, чтобы доверять его формирование самим детям. Они просто погубят или покалечат его.

Джуди не соглашалась, и я понял, что маленький Лестер очень скоро попадет в руки психиатра.

Пипа это приводило в отчаяние. Приводило его в отчаяние и многое другое, что происходило в Америке, но о чем он больше не говорил. Только прощаясь со мной в Лондонском аэропорту, он сказал:

— Возвращаюсь к нашим мужественным и благородным охотникам, Кит…

Я знал, что это за охотники, и потому не очень удивился, когда через несколько месяцев прочел в «Таймс», что Филип Лоуэлл должен предстать перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности и что вызывают его туда для выяснения фактов, сообщенных Комиссии Лестером Террадой, Террада, говорилось в «Таймс», назвал Лоуэлла одним из советников Рузвельта, который ратовал за оказание помощи китайским коммунистам. Появление такого сообщения в печати было уже началом скандала. Террада заявил, что дал показания против Лоуэлла только для того, чтобы защитить своего друга от его же собственного безрассудства, и что он хочет спасти Лоуэлла, пока связь с китайскими коммунистами не погубила его.

— Нет, не может быть! — простонал я, когда прочел об этом.

Не прошло и недели, как мужественная попытка Террады спасти друга от его же собственного безрассудства превратилась в беспощадное обличение, причем Террада припомнил все, что он узнал о Пипе за десять лет их дружбы, не упуская ни малейшей детали, подтверждавшей его отрицательное отношение к американской системе, — например, то, что он восхищался Барром; Террада всякий раз подчеркивал, что Пип всегда выступал против того, что составляет самую основу американского общества, и это шаг за шагом привело его, советника Рузвельта по Китаю, к предательству коренных интересов Соединенных Штатов Америки.

Материал, конечно, был сенсационный, а Террада наконец-то выступил в роли, о которой давно мечтал. Он был великолепен — роскошная шевелюра, могучий торс, необычное имя; когда он употреблял такие высокие, громкие слова, как «республика», «демократия», «государство», «заговор», они звучали как-то по-особому. Надеяться Пипу было не на что. Я думаю, он это прекрасно понимал. Однако он не сложил оружия. Он ни в чем не признался, только говорил, что Америка 1950 года слишком полагается на свою великую, уходящую корнями в историю демократию, которой прикрывают свою продажную сущность люди, стремящиеся втянуть Соединенные Штаты в бессмысленную войну в Юго-Восточной Азии. Однако этот дар Пипа понимать настоящее и предвидеть будущее только глубже затянул его в трясину, которую подготовил для него Террада. Положение Пипа все ухудшалось. И в конце концов слушание дела свелось к смертельному поединку между Пипом и Террадой. И Пип этот поединок проиграл, к тому же судьба, видно, решила его добить, и вскоре стало известно, что Джуди ушла от него и суд лишил Пипа отцовских прав.

— Знаешь, по-моему, она совсем сошла с ума, — сказала мне моя жена Эйлин. Она очень хорошо относилась к Пипу, как почти все женщины. Он внушал им доверие.

Затем последовал еще один удар. Когда Комиссия покончила с Пипом, в газетах появилось объявление, что Джуди вышла замуж за Терраду, и это, несомненно, доконало Пипа. «Патриоты» дважды избили его на улицах Вашингтона, и две больницы отказали ему в первой помощи.