Путь наверх   ::   Брэйн Джон

Кстати, через полчаса мы будем пить кофе. Или, быть может, вы предпочитаете чай?

Я заверил ее, что кофе полностью отвечает моим желаниям. (Честно говоря, я предпочел бы чай, но у меня было смутное подозрение, что в этот час дня пить чай не положено.) Когда миссис Томпсон ушла, я открыл чемодан и вынул мой новый халат. У меня прежде никогда не было халата. Тетя Эмили считала халаты совершенно никчемной роскошью (ведь той же цели вполне могло служить старое пальто), более того, халат в ее глазах являлся символом распущенности и лени. Я смотрел на халат, и мне казалось, что я слышу ее голос: «Да уж лучше просто ходить голышом! Рабочий человек в халате выглядит идиот идиотом и похож на шлюху, которая целый день слоняется по комнатам и до вечера не может заставить себя умыться… Употреби свои деньги на что-нибудь разумное, мальчик». Я улыбнулся.

Да, коненно, в этом одеянии ничего «разумного» не было. Халат был, насколько я помню, из тонкого искусственного шелка, который выглядел то блестящим, то тусклым – в зависимости от освещения. Сшит он был коекак и после первой же стирки превратился в бесформенную тряпку. Это был типичнейший образчик той дряни, которая выбрасывалась на рынок в первые дни после войны, и у меня до сих пор осталось подозрение, что я был не совсем трезв, когда покупал этот халат.

Тем не менее он доставил мне куда больше радости, чем тот халат, который я ношу сейчас, и который был куплен у Сэлка на Бондстрит. И не потому, что я не люблю вещей от Сэлка. У него все самого лучшего сорта, а я теперь всегда ношу все только самое лучшее. Но порой мне делается как-то не по себе. У меня появляется ощущение, что я вынужден служить живым доказательством процветания нашей фирмы, что я превращаюсь в своего рода человека-рекламу. Не то чтобы у меня возникло желание одеться похуже, но мне неприятно сознавать, что я не смею одеваться плохо, даже если бы захотел. Я купил тот дешевый вискозный халат, чтобы доставить себе удовольствие. А роскошный шелковый халат я купил потому, что мое положение обязывает меня носить одежду только такого сорта. Но уже никогда не вернется ко мне снова то ощущение роскоши и пресыщенной лени, которое со всей полнотой испытал я в тот день, первый свой день в Уорли, когда, сняв пиджак и отстегнув воротничок, направился в ванную комнату в настоящем халате.

Ванная комната была в точности такая, как в любом доме средней руки: зеленоватые кафельные стены, зеленоватый плиточный пол, никелированная вешалка для полотенец, большое зеркало с подставками для зубных щеток и стакана, металлический шкафчик на стене, облицованная кафелем ванна с душем и электрический выключатель в виде шнура. Все было безукоризненно чисто, чуть-чуть пахло душистым мылом и свежими, прямо из прачечной, полотенцами. Это была только ванная комната, по самой природе своей предназначенная быть ванной комнатой и ничем другим.

Ванная комната, которой я пользовался еще накануне, была прежде спальней. В те годы, когда Дубовый Зигзаг только начинал застраиваться, считалось, что рабочим ванны ни к чему. Ванная комната в доме тети Эмили представляла собой каморку с некрашеным деревянным полом (нужно было всегда быть начеку, чтобы не засадить себе в ногу здоровенную занозу) и забрызганными мыльной водой коричневыми обоями.

Полотенца хранились в бельевом баке, который обычно был набит неглаженым бельем.

На подоконнике лежали зубные щетки, бритва, кусок мыла, тюбик зубной пасты и еще всякий хлам: старые лезвия, салфетки для компресса и по меньшей мере три чашки с отбитыми ручками, которые должны были, повидимому, служить мисочками для бритья, но, если судить по густому слою пыли, покрывавшему их и снаружи и изнутри, никогда не были в употреблении.