Путь   ::   Махфуз Нагиб

О боже, неужели снова начали распускать про него слухи? А она добавила тоном соблазнительницы:

– У такого, как ты, в деньгах недостатка не будет. Было б только желание.

Он холодно попрощался с ней еще раз, пожав руку, и вышел. «У такого, как ты, недостатка в деньгах не будет». Да уж, конечно. Только прими предложение стать сутенером. Этого и добиваются твои враги, а иначе – хоть сдохни. Но что дальше делать в Александрии?

Сабир зашел к хироманту, но тот ничего нового не сообщил. Посетил колдуна, святого шейха Зинди, в переулке Фараша. Сидел, сложив ноги по-турецки, в его полуподвальной комнате с наглухо закрытыми жалюзи. В сумеречном свете он ощущал струи благовоний. Шейх понюхал свой платок и склонил голову в раздумье. Потом произнес:

– Кто усердствует, тот достигнет.

Откуда-то со стороны Анфуши доносился шум морского прибоя.

– Ну-ну, неплохо для начала,– усмехнулся Сабир.

– Но путь будет долог, как зимние ночи.

Вот уж верно. День за год. А расходов – не счесть.

– И получишь требуемое – монотонно продолжал шейх.

– А что это «требуемое»? – нетерпеливо спросил Сабир.

– Оно ждет тебя.

– Знает обо мне?

– Ждет тебя.

Может, мать ему не все сказала?

– Значит, он жив?

– Слава Аллаху.

– А где его найти? Вот что меня интересует.

– Терпение.

– Нельзя терпеть до бесконечности.

– Ты в начале пути.

– В Александрии?

Шейх закрыл глаза и пробормотал:

– Терпение твое вознаградится. Сабир нахмурился.

– Вы мне ничего не сообщили.

– Я все сказал. – Шейх отвернулся.

Сабир вышел наружу под порывы осеннего ветра. По небу несло рваные темные облака. Шел и думал: шарлатаны да развратницы. Деньги гребут не считая. Придется продать мебель из квартиры, чтобы подготовиться к поездке в Каир. За время начавшихся мытарств он уже успел распродать ценные безделушки, чтобы поддержать завышенные расходы на жизнь. Теперь с отвращением думал о необходимости приглашать маклеров к себе в дом. Он отправился к «наставнице» Набавии, ближайшей подруге матери,– единственному человеку из этой среды, к которому он не испытывал ненависти.

Протягивая ему мундштук кальяна, она сказала:

– Я куплю всю твою мебель с удовольствием. Но почему ты уезжаешь с насиженного места?

– Решил пробивать себе дорогу в Каире, подальше от этой публики.

– Ах, бедная твоя матушка. Уж так любила тебя. Направляла сыночка, зарабатывала на все твое содержание.

Он понял намек.

– Я больше не гожусь для этой профессии.

– А что будешь делать в Каире?

– Да там один приятель обещал помочь.

Бусейма частенько говаривала, обнажая в улыбке золотые зубы:

– Наша работа только шибко гордых пачкает. Присоединяйся, сынок.

Сабир в раздражении сплюнул в большую курильницу, источавшую запах индийских благовоний.

***



Он смотрел на Александрию. Где-то прогремел, сотрясая землю, поезд. Город виделся ему как скопище призраков, погруженных в сумеречный сон под гигантским зонтом туч. Холодный воздух, насыщенный запахами начинающейся осени, гуляет по его элегантным полупустым улицам. Он прощался с городом, с матерью, с воспоминаниями, которым минуло четверть века. Простился глубоким вздохом сожаления.

А что, если ты все-таки оставил того, кого ищешь, в неведомом тебе уголке Александрии, не добрался до него? А кто даст гарантию, что в Каире тебе повезет больше, чем здесь? Сколько волн в море? Сколько звезд на небе? Удивительно, до чего же далек ты от него – кровь от крови, плоть от плоти его. И что удалило его из твоей жизни, как не слепая страсть, которая вырвала тебя из отцовских объятий, чтобы родить тебя в борделе. Когда он, бывало, спрашивал ее об отце, она неизменно отвечала: «Он был крупным чиновником, уважаемым человеком. Но умер в расцвете лет». А где же его родные? Или у него их не было? «Не знаю, есть ли у него семья».