Путешествие дилетантов (Книга 1)   ::   Окуджава Булат

По прошествии этого срока будет страшно спросить себя самого: что же ты предпринял, чтобы исправить несправедливую волю судьбы? За все, за все дан мне был господин ван Шонховен. Он мой с тех давних, незапамятных времен! Ждать невозможно! Пока весна, пока есть силы, и, пусть жалкие, остатки человеческого достоинства, и крохотная надежда спастись, следует этим воспользоваться. Никаких фантазий. О Анета, пророчица, кладезь надежд, друг, сводня, будь благословенна во все времена! Я тут же отправил Лавинии записку: "Единственное спасение - бегство. Далеко, навсегда. Если Вы в силах, напишите. Я все приготовлю".

"...апреля 26...

Вот так история! Это знак мне собираться в дорогу. Последние возы ушли в Михайловку. Дом опустел и замер.

Свербеев исчез. Афанасий явился ко мне в полдень с разинутым ртом, с ужасом в глазах. Видеть не могу эту скотину.

Топтался, не мог выговорить ни слова, указывал рукой на дверь и бестолково мычал. Наконец я прикрикнул. Он вдруг зарыдал и выдавил из себя:

- Ваше сиятельство, все ушли-с, если по зволите... - Кто ушел? - не понял я.- Что ты мелешь?

- Все-с как один. Никого не осталось... И повар, и кучер, и садовник-с...

- Как ушли? - заорал я на дурака.- А вещи? - Совсем ушли-с,- зарыдал он пуще,- вещи забрали и ушли-с. И лакеи ушли-с... Я утречком встал распорядиться, а все ушли. Никою нету-с... Как жить-то будем? Я осмотрел людскую, все службы. Действительно, все ушли в неизвестном направлении. Остались Афанасий да Аглая, испуганные и пришибленные.

Это знак. Это последнее предупреждение моей нерешительности. Амилахвари так это и понял.

- Главное, чтобы эта скотина ничего не пронюхала,- сказал я ему, имея в виду Афанасия".

"...апреля 28...

Лавиния на все согласна! "Слава 6oгy, я на все готова! Приказывайте". Приказывать легко. Жизнь прекрасна. Все вижу удивительно четко, вот и приказываю: вещей никаких, приобретем в дороге. Как только Амилахвари выправит подорожную на свое имя, отправимся".

"...мая 3...

Афанасий рыдает откровенно. Почуял что-нибудь? Говорю: "Прекрати, болван!" А он: "А как же-с, ваше сиятельство, все ушли, ровно мыши. Нынче еще балка обломилась, если позволите..." Вот болван.

Как будто все продумано, осталось несколько мелочей. Подорожная готова. Нынче, когда ездил за нею к Амирану, встретил всех старых знакомцев, они словно сговорились непременно попасться мне на глаза. У Казанского поручик Катакази в цивильном, с раздувшейся щекой кивнул мне запросто, идиот, как собутыльнику. Фон Мюфлинг прогуливался вдоль Мойки. Не заметил. Литератор Колесников перебегал Невский, был в форменном сюртуке. Увидел меня, побежал шибче...

Решено: пятого мая! "Под любым предлогом к двенадцати часам посетить Гостиный Двор. Амилахвари будет ждать Вас с экипажем в конце Перинной линии с двенадцати до двух пополудни".

Наверное, я действительно люблю, если наконец решаюсь на все это, отваживаюсь. А если я отваживаюсь, наверное, я люблю.

О Анета, дай бог тебе всяческого счастья!"

61

"Его Высокопревосходительству господину Дубельту Л. В.

Ваше Высокопревосходительство!

Вы были столь добры и снисходительны, что позволили мне, сошедшей с ума от горя матери, по возможности подробно изложить Вам обстоятельства этого дела.

Пятого мая моя дочь, Лавиния Ладимировская, супруга Действительного Статского Советника господина Ладимировского, упросила меня сопровождать ее в Гостиный Двор за покупками, так как боялась, что без сопровождения, одна, сможет подвергнуться оскорбительным для ее чести преследованиям со стороны небезызвестного князя Мятлева, вот уже много лет не дающего ей покоя.

Мы были у Гостиного Двора в двенадцать часов пополудни и, как обычно, договорились, что ежели толпа и разведет нас в разные стороны, то встретимся у афишной тумбы, что на Невском.