Путешествие на край комнаты   ::   Фишер Тибор

Люди считают, что это вполне естественно: просить тебя об услуге после того, как они попытались тебя убить.

— Зачем ты мне это рассказываешь, Роберто? Что бы там ни было, мне это неинтересно.

— Захороненные сокровища? Тебе это неинтересно?

— Нет.

— Но это же самая лучшая разновидность сокровищ.

— По-моему, мистер Спячк совершил очень большую ошибку. Зря он тебе рассказал про золото.

— Нет. Зря он мне позвонил. А то, что он рассказал мне про золото, это было вполне разумно: так он продлил себе жизнь еще минут на пять. Может, когда-то он был очень даже крутым, но это было давно и неправда. Сам посуди, Одли: в одном углу ринга — парализованный инвалид, без гроша в кармане и с сомнительным прошлым, который считает, что он еще может кого-то перехитрить, в другом углу ринга — я. Как по-твоему, у кого больше шансов не утонуть в ванне?

— Я не буду раскапывать эти машины, Роберто. Я не копаю.

— Я так рассчитывал на тебя, Одли, что ты мне поможешь. Ты меня огорчаешь.

— А зачем тебе я? Сам не справишься?

— Я знаю, где золото, но не могу найти место.

— Как так?

— Тяжелая черепно-мозговая травма. При аварии я здорово треснулся головой. У меня память отшибло. Я помню, как мы закапывали машины, но что было до этого и что было потом — совершенно не помню. То есть я знаю, что это где-то в полях, но поля… это и есть поля. Как вполне справедливо заметил Спячк, не могу же я перерыть все поля в двадцати милях от Гулля. В общем, я знаю, что они где-то здесь, но где точно — не помню. Я даже не помню, приезжал я к тебе или нет. В смысле раньше. До этого раза. Помню только, что собирался приехать.

— Я, наверное, был в Камбодже.

— Но если бы ты что-то знал, я бы уже это понял. У тебя не лицо, а термометр — сразу все видно.

— А ты не боишься, что я раскопаю сокровища и тебе ничего не достанется?

— Нет, Одли, я не боюсь. Я же знаю, что ты меня не подведешь. Помоги мне найти машины, и я тебе заплачу. Не очень много, конечно, но все-таки… А вообще я хочу у вас тут поселиться. Давно собирался открыть собственный ресторан и изучить онтологические различия между галушкой и кнедликом.

Даже при таком низком качестве изображения мне видно, что Одли мучительно соображает, как быть. Добровольное согласие и капитуляция — это совсем не одно и то же. Мы ни разу не ездили за границу всей семьей, но иногда мы выезжали на море, на один день. Помню, я построила замок из песка, и его тут же снес какой-то мальчишка; он не нарочно сломал мой замок, он просто носился по пляжу как полоумный, задел замок ногой и сам не заметил, что сделал. И это было обиднее всего. Я построила другой замок, поменьше. Там, где его точно никто не сломает: под папиным шезлонгом. Счастье — это когда разрушение отлучается выпить кофе. Тогда я сдалась, но я не хочу, чтобы сдался Одли. Уступить — это просто, бороться — гораздо сложнее. Когда идешь пробежаться в парк и видишь какого-нибудь совершенно измотанного бегуна — он задыхается, он весь мокрый, он сейчас упадет, — ты же не знаешь, когда он сломался: на третьей минуте или на третьем часу.

Роберто садится и протягивает Одли пистолет.

— Застрели меня, если хочешь. Нет? Вот так все и должно быть между двумя старыми боевыми товарищами, когда они вспоминают минувшие дни. На самом деле мне пришлось очень несладко. Я даже сидел в тюрьме.

— Геноцид? Зверское избиение парикмахера?

— Нет. Я всего-навсего защищал свою собственность, когда у меня из машины пытались украсть магнитолу. Дело было в Румынии. Знаешь, хотя я и сам родом из маленькой страны, иногда мне начинает казаться, что это вполне справедливо, что нас, жителей маленьких стран, ни во что не ставят.