Пути-перепутья (Пряслины - 3)   ::   Абрамов Федор Александрович

Царапала, царапала,

Царапала, драла,

У самого Саратова

Я милому...

- Больно, больно баско, - сказала Лиза. - Может, еще сына разбудить? Пущай посмотрит, что отец пьяный вытворяет...

- А что! - петухом вскинул голову Егорша. - Буди. Чем плох у него отец?

Он новый номер выкинул - парадным шагом пропечатал к дверям.

- Порядочек! Ладнехонько идем. Пить выпивам, линию знам и в милицию не попадам...

- Ничего, попадешь. Так будешь делать, выведут на чисту воду. - Лиза все-таки не выдержала, всхлипнула. - Это ведь из-за чего у нас ночное собранье, - кивнула она брату. - Только что за порог родной перевалил.

- Ревность - родимое пятно и всякая тьма капитализма... - изрек Егорша.

- А по-моему, и при социализме за это по головке не гладят. Что-то я не читал в газетах, чтобы призывали: бегай от своей жены...

- А я в указчиках не нуждаюсь. Понятно? - отрезал Егорша...

- А я говорю, не надувайся - лопнешь.

- По етому вопросу советую вспомнить кое-какие события у колхозного склада.

- Ты!..Ты мне про склад? - Михаил озверел, двинулся на Егоршу, и тому, конечно, никакой бы бокс сейчас не помог, да спасибо Лизке - она привела его в чувство.

- Что вы, что вы, дьяволы! Образумьтесь! Уж двух слов сказать не можете, чтобы не на кулаки...

Егорша, как лезвием, резал его своими синими щелками из-под светлого лакированного козырька военной фуражки с красной звездой, и Михаил подивился столько ненависти было в этих щелках. Из-за чего? Кажется, он в последние дни не давал ни малейшего повода. Даже наоборот: после той идиотской потасовки у склада сам первый пришел к Ставровым. С бутылкой. Потому что черт его знает, этого прохиндея: начнет еще на сестре отыгрываться. И вот ничего не помогло. Егорша как на заклятого врага смотрит на него.

А может, это из-за Дунярки? - вдруг пришло ему в голову. Из-за того, что та дала ему от ворот поворот? Да еще при нем, при Михаиле. Егорша такой: не пожалеет, кого угодно стопчет, ежели стать между ним и бабой, которую он облюбовал. А то, что у него зуб на Дунярку горит, это ясно.

- Вопросов больше ко мне не имеется? - спросил, чеканя каждое слово, Егорша. - Ну и у меня нет. А писем в этом доме не подписывают. Потому как в этом доме с Советской властью живут. Ясно?

- А я что, не с Советской?

- Да вы об чем это? Об каком письме?

- А это уж ты его спрашивай, своего дорогого братца. - Егорша с ухмылкой кивнул Лизе. - Он решил зимой в прорубь прыгать.

- И ничего я не решил. Кой черт, нельзя уж сказать, что белое - белое...

Лиза еще нетерпеливее спросила:

- Да чего ты натворил-то? Про какое письмо он говорит? Где оно?

Михаил отмахнулся:

- Так. Ерунда. - Не хватало еще, чтобы он сестру свою втащил в эту историю.

Но тут Егорша просто заулюлюкал: ага, дескать, что я говорил? Ничего себе письмецо, ежели даже родной сестре показать нельзя!

Михаил выхватил из кармана ватника скомканный листок, бросил на стол: читайте!

Лиза присела к столу, расправила листок, прочитала заявление вслух.

- Коль уж и дельно-то! Все, каждое слевечушко правда. Да я бы того, кто писал, расцеловала прямо.

- Целуй! - усмехнулся Егорша. - Он тут, между протчим.

- Ты?

Лиза, конечно, хитрила - это было ясно Михаилу: не могла же она не узнать почерк своего брата! Но все равно было приятно. И приятно было видеть ее зеленые, по-весеннему загоревшиеся глаза. А потом еще больше: Лизка, которая за всю жизнь ни разу не целовала его, тут вдруг выскочила из-за стола, обняла его и, подскочив, звучно чмокнула в небритую щеку.

Егорша язвительно захохотал:

- Да ты, может, и письмо подпишешь?

- Подпишу! Где карандаш?

- Ладно, ладно, сестра, сказал Михаил. - Брось. - Стоило бы, конечно, проучить этого индюка, да уж ладно: с него достаточно и того, что сестра не струсила.

Но Лизка загорелась - не остановить.